Она продолжала исподволь наблюдать за Максом. Когда он находился среди родных или когда, как ему казалось, на него никто не смотрел, он менялся. Незримые барьеры рушились. Ненадолго. На две-три минуты. Тогда Грейс видела совсем другого Макса: более спокойного, удовлетворенного. А как потрясающе он улыбался! Ей захотелось запечатлеть его улыбку. Грейс стала думать, как бы это устроить.
Макс никогда не стремился быть центром внимания. Даже в Пасхальную неделю, когда в баре почти не оставалось свободных мест, Макс держался в стороне от общего веселья, занимая позицию наблюдателя. Он слушал других, а сам молчал. Грейс это нравилось. Нет ничего хуже, чем самовлюбленный идиот, млеющий от звуков собственного голоса и стремящийся любым способом привлечь к себе внимание. Среди праздничной суеты Макс был воплощением спокойствия, за которым чувствовалась сила.
В отличие от помощника шерифа и завсегдатаев бара, Макс не пытался флиртовать с Грейс, не отпускал банальных комплиментов. Грейс он называл только по имени. Но она не раз ловила на себе его взгляды, всегда бросаемые исподволь, украдкой. От этих взглядов у нее все внутри замирало. Однако в их отношениях Макс продолжал сохранять дистанцию.
Грейс знала, что нравится противоположному полу. Она считала это удачей… пока в ее жизни не появился бывший муж и не перевернул ее мировоззрение. Он считал женскую красоту и даже обыкновенную привлекательность чем-то постыдным. И тем не менее мужчины продолжали смотреть на Грейс и делать комплименты. Многие, но не Макс. Он был с ней вежлив и любезен, однако не более то го. Спрашивается, а почему он непременно должен интересоваться ею? И почему безразличие Макса так ее задевало? Грейс терзалась поисками причин, не находя ответа.
Все это, вздыхая и глотая воду, она рассказала своему психотерапевту.
Западная Виргиния была родным штатом матери Грейс. Перебравшись в округ Престон, она продолжала ездить на беседы с психотерапевтом в Вашингтон, добираясь туда автобусом или поездом. Ночевала она у Кая, а утром возвращалась обратно. Брат до сих пор не мог смириться с ее самостоятельностью и продолжал высказывать опасения. Грейс пропускала их мимо ушей. Ей нравились поездки в Вашингтон. В дороге она читала, слушала музыку. Иногда делала снимки из окна или тайком фотографировала колоритных пассажиров. Бывало, что просто сидела с закрытыми глазами и вспоминала недавнее прошлое и перемены, наступившие с переездом в округ Престон.
Пару лет назад сама мысль о поездке в одиночку, да еще на общественном транспорте, испугала бы ее до крайности. Сейчас она заблаговременно принимала назначенные антидепрессанты и спокойно садилась в поезд или автобус. Поездки становились дополнительными сеансами психотерапии, добавляя ей уверенности. Жаль, что Кай этого не понимал – или не хотел понимать.
– Позвольте вас спросить: чего вы ждете от вашего интереса к Максу? Какова ваша цель?
Нина – так звали ее психотерапевта – всегда говорила мягким, успокаивающим голосом. Казалась, эта женщина обладает бесконечным терпением и готовностью выслушивать сбивчивые признания пациентов. Вопрос был задан деликатно, однако Грейс внутренне насторожилась.
– Моя цель? – хмурясь, переспросила она.
– Да. Этот мужчина вызывает у вас сексуальное желание? Или вы ищете дружеского общения с ним? Иными словами, вы хотите видеть его у себя в постели? Или вам хочется с ним сдружиться и не более того?
Вопросы Нины заставили Грейс ерзать на стуле.
– В обаянии ему не откажешь, но спать с ним… – сбивчиво произнесла Грейс.
Она кусала губы, чувствуя, как по рукам бегут мурашки. Так с нею было всегда при упоминании о сексе.
– Я не могу ответить на ваш вопрос, – прошептала Грейс.
– Хорошо, я задам другой. С чем связана ваша настороженность по поводу интимных отношений? С известными событиями вашего прошлого или с особенностями этого Макса?
Грейс сама не знала. Если не принимать в расчет его мимолетные взгляды, она сомневалась, вызывает ли она у Макса хоть какой-то интерес. Он сам прошел через трудную жизненную полосу. Если верить слухам, Макс приехал к дяде, чтобы в глуши набраться сил. Вероятно, его мысли были очень далеки от секса.
– Мне бы хотелось с ним подружиться, – наконец призналась Грейс. – Чувствую, ему досталось от жизни. Ему нужен друг. Я это чувствую.
Нина посмотрела на нее и слегка улыбнулась:
– Грейс, мы с вами общаемся почти два с половиной года. Все это время вы упоминали только двух мужчин: вашего брата и вашего бывшего мужа. Вы впервые заговорили о каком-то другом мужчине. Более того, вы признались, что хотите с ним подружиться. Значит, вас тянет к Максу. Я не знаю, сделаете ли вы шаг ему навстречу и нужна ли ему ваша дружба. Но помните: это шаг в правильном направлении.
Грейс была вынуждена согласиться с Ниной. Трудно сказать, что именно укрепило ее решимость. Возможно, покупка и переоборудование дома. Возможно, сам воздух Западной Виргинии. Она начинала понимать, что больше не хочет жить затворницей, избегая мужского общества. Грейс пока не знала, какими будут ее действия и какие результаты они дадут. Но впервые за эти годы неизвестность не пугала ее, а манила, наполняя душу давно забытым волнением.
* * *
В следующий раз Грейс увидела Макса только через два дня. Он сидел в городском кафе, у окна, склонившись над записной книжкой или небольшим альбомом для зарисовок. Волосы скрывали его глаза. Чувствовалось, Макс был целиком поглощен своим занятием. Грейс зашла в кафе. Взяв кофе латте и шоколадный маффин, она направилась к столику Макса, а подойдя, осторожно кашлянула. Макс поднял голову. На его лице отчетливо читалась растерянность.
Сегодня его глаза были темнее обычного. Под ними обозначились круги. Казалось, Макс не спал целую неделю.
– Привет, Макс, – поздоровалась она. – Как вы?
В ответ он лишь наморщил лоб, но Грейс это не смутило.
– Я люблю сюда заходить, – продолжала она. – Здесь готовят прекрасный латте. Не сравнить с тем, что подают в вашингтонских кафе. Там не кофе, а пойло.
Макс покосился на ее чашку, потом на свою. Слова Грейс вытолкнули его из транса, в котором он находился. Она затаила дыхание.
– Я скучаю по нью-йоркскому кофе, – признался он.
Вот удача!
– Могу представить, – подхватила Грейс. – Я помню нью-йоркский кофе. И рогалики. Какие божественные рогалики умеют там делать… Можно мне к вам присоседиться?
Его книжка оставалась открытой, но лежала так, что Грейс ничего толком не увидела. Книжка стала еще одной зацепкой.
– Я ни в коем случае не хочу мешать вашему занятию. Если что, так и скажите.
Макс торопливо захлопнул книжку, пододвинув к себе поближе.
– Вы мне не мешаете.
Грейс села. Макс засунул карандаш за ухо, потом скрестил руки на широкой груди. Пожалуй, у него были не руки, а ручищи. Многих они бы наверняка испугали, навеяв мысли о неуправляемой психике или преступных наклонностях. Но Грейс не было страшно. Она видела Макса за работой. Там вся его сила шла только во благо, позволяя ему действовать быстро и умело. А вот на людях этот сильный человек всегда терялся. Он сутулил плечи, стараясь казаться меньше. Иногда ей думалось, что Макс с удовольствием растаял бы или скрылся в стене – до того неуютно ему бывало среди людей. Что же могло случиться в его прошлом, если окружающий мир казался ему враждебным?
