– Как же я сыновьям расскажу о таком?
– А ты смотри на них не как на сыновей, а как на революционные массы.
Сюй Юйлань увидела, что Первый на нее не смотрит, зато Второй и Третий смотрят во все глаза. Она еще раз взглянула на Сюй Саньгуаня. Он ее ободрил:
– Давай.
– Согрешила я в прошлой жизни, вот и встретила Хэ Сяоюна. Обидела я его в прошлой жизни, а в этой жизни он обидел меня. Его уже нет, а я все мучаюсь…
– Об этом говорить не надо.
Сюй Юйлань утерла слезы.
– У меня с Хэ Сяоюном и было-то всего один раз, не думала я, что от этого Первый родится…
– Ты про меня не говори, ты про себя говори!
Сюй Юйлань взглянула на Первого: тот сидел зеленый от злости и на нее не смотрел.
– Знаю, вы меня ненавидите, я вас опозорила. Но я не виновата. Это все Хэ Сяоюн: пока мой отец ходил в туалет, он прижал меня к стенке. Я его толкала, говорила, что мы с Сюй Саньгуанем должны пожениться… Но Хэ Сяоюн не слушал. И он был сильнее. А когда схватил меня за грудь, у меня совсем силы не стало. Потащил меня на кровать, стянул с меня одну штанину, а другую даже стаскивать не стал, потом спустил свои штаны…
Сюй Саньгуань крикнул:
– Молчи! Не видишь, как Второй с Третьим вылупились? Не развращай молодежь!
– Ты же сам мне велел…
– Такого я тебе говорить не велел! А вы что? Это же ваша мать! Как вы такое слушаете?
– Я не слушал, это Третий слушал.
– И я не слушал.
– Ладно. Сюй Юйлань больше говорить не будет. Теперь ваша очередь выступать. Первый, начинай.
– Мне сказать нечего. Больше всех я ненавижу Хэ Сяоюна за то, что меня не признал. А после него ненавижу ее за то, что голову от позора поднять не могу.
Сюй Саньгуань прервал его жестом и велел говорить Второму.
Второй, ероша волосы, спросил:
– А почему ты его не укусила? Не было сил толкнуть, так хотя бы укусила…
Сюй Саньгуань и его перебил:
– А еще говорил, что не слушал! Хватит! Третий, твоя очередь.
Но Третий только дрожал, вжав голову в плечи. У него тряслись губы.
– Да, из собачьей пасти не жди слоновой кости. Ты нам вряд ли что-то ценное расскажешь. Митинг окончен.
Первый возразил:
– Я не договорил.
– Давай быстрее.
– Я сказал, кого ненавижу, а теперь скажу, кого люблю. Конечно, больше всего я люблю Великого Вождя Председателя Мао. А после него я больше всего люблю тебя.
И он посмотрел на Сюй Саньгуаня.
Сюй Саньгуань долго смотрел на Первого сквозь слезы, а потом спросил Сюй Юйлань:
– Как же может быть, что он мне не родной сын?
Потом утер слезы и продолжил:
– Я тоже совершил ошибку, с Линь Фэньфан…
Сюй Юйлань перебила:
– Зачем ты об этом говоришь?
– Надо. Она сломала ногу. Пришел я ее проведать и спрашиваю, какую она ногу сломала. Она говорит, правую. И стал я щупать ее ногу. Начал снизу, а потом дошел до трусов…
– Сюй Саньгуань, хватит, не развращай молодежь!
Сюй Саньгуань кивнул. Сыновья смотрели в пол.
– У меня с Линь Фэньфан тоже было только один раз. Я вам это рассказываю, чтобы вы знали, что мы с мамой одного поля ягоды. Раз вы ее ненавидите, значит, и меня должны ненавидеть…
– Мы не одного поля ягоды. Ты к Линь Фэньфан пошел, потому что узнал, что я была с Хэ Сяоюном, расстроился…
– Это все равно.
– Нет, не все равно. Если бы не мы с Хэ Сяоюном, ты бы к Линь Фэньфан не пошел.
– Это правда. Но это неважно.
* * *
Затем заговорил председатель Мао. Он каждый день что-нибудь говорил. Например, однажды он сказал:
– Нужна не жесткая, а мягкая борьба.
И люди оставили ножи и палки.
Потом председатель Мао сказал:
– Нужно вернуться к учебе, продолжая делать революцию.
И сыновья Сюй Саньгуаня вернулись в школу.
Потом председатель Мао сказал:
– Революции нужно производство.
И Сюй Саньгуань вернулся на шелковую фабрику, а Сюй Юйлань опять стала жарить хворост. Волосы у нее доходили уже до мочек ушей.
Потом председатель Мао вышел на площадь Тяньаньмэнь и обратился к заполнившим ее школьникам:
– Образованная молодежь должна пройти перевоспитание в деревне у бедняков и середняков. Это крайне необходимо.
И Первый завернул в одеяло свои пожитки, закинул сверток за спину, взял термос и таз и вслед за толпой одноклассников отправился в деревню. Перед ними несли красное знамя.
В деревне он часто садился на склоне горы и с отсутствующим видом глядел вдаль. Когда его спросили, о чем он думает, он ответил:
– Я тоскую по отцу с матерью.
Когда весть об этом дошла до Сюй Саньгуаня с Сюй Юйлань, они заплакали. Потом закончил школу Второй и тоже со свертком за спиной, термосом и тазом отправился в деревню. Сюй Юйлань ему сказала:
– Когда станет совсем тяжело, сядь на горе и подумай о нас с отцом…
В этот день председатель Мао, сидя в кабинете на диване, сказал:
– Оставлять только одного ребенка.
И Третий остался с родителями. После школы он пошел работать на машиностроительный завод.
Глава XXVI
Прошло несколько лет. Однажды, когда Первый вернулся из деревни на побывку в город, родители его не сразу узнали: он был тощий как щепка, с землистым лицом, в руке держал ободранную корзину с несколькими пучками зелени – это был гостинец родителям. В последний раз он приходил полгода тому назад, тоже худой и черный от работы на солнце, но вполне бодрый. Только жаловался, что в деревне ему приходится держать рис в картонной коробке, а в ней рис быстро плесневеет. Когда родители дали ему с собой горшок на пятьдесят килограммов риса, он взвалил его себе на плечи, и резво потопал обратно в деревню.
Сюй Саньгуань спросил Сюй Юйлань:
– Уж не заболел ли он? Все сидит или лежит, а если и ходит, то согнувшись в три погибели, почти не ест…
Сюй Юйлань пощупала Первому лоб.
– Жара нет, значит, не болен. Просто не хочет возвращаться в деревню, к тяжелой жизни. Пусть побудет у нас подольше – отдохнет и повеселеет.
Первый провел в городе десять дней. С утра до вечера он сидел сгорбившись у окна, положив голову на руки, и смотрел на противоположную стенку, поросшую покачивающимися на ветру сорняками. Иногда у подоконника останавливалась соседка и начинала что-нибудь долго рассказывать. Когда Первому становилось интересно, он слабо улыбался и слегка двигал руками.
