Сильной? Но Сольвейг совсем не чувствовала себя сильной. Она казалась себе такой слабой и хрупкой.
— Ты… ты отнеслась ко мне как мать, — сказала она еле слышно.
— Ну, ну. Ты поговорила с Олегом?
Сольвейг вздохнула. Она была так слаба, что не могла ничего ответить. Вместо этого она закрыла глаза.
— Я так и думала, — сказала Одиндиса. — И ты нашла брошь.
— Она такая красивая, — прошептала девушка. — Я сказала Олегу, что ты придешь за ней.
Одиндиса прищелкнула языком:
— Рыжий Оттар передумал. — Сольвейг снова открыла глаза (о, какими же тяжелыми были ресницы!). — Я все равно куплю ее на серебро Слоти. Куплю, а Рыжему Оттару скажу как-нибудь потом.
— Но…
— Он часто меняет свои решения. Будто флюгер! Поначалу он рассердится, но потом сам же будет доволен.
— Как хорошо ты его знаешь, — пробормотала Сольвейг.
Одиндиса не ответила, лишь сощурилась и бросила на девушку хитрый взгляд.
И тогда Сольвейг вспомнила о бусине, которую подарил ей Олег: «Может, я уронила ее на пристани? Подобрал ли ее Вигот? Или Бруни?»
Пока она размышляла об этом, явился Вигот, будто призванный ее мыслями. Он пристально взглянул на нее.
— Снова ты! — сказала Одиндиса. — Вигот то и дело навещал нас ночью.
Сольвейг подняла на него глаза, и улыбка ее была подобна первому весеннему подснежнику.
— Ты спас меня. Ты спас мою жизнь.
— А что мне, по-твоему, оставалось? Стоять и смотреть?
— Шшш… — тихо прервала его Сольвейг со слезами на глазах. — Я же благодарю тебя.
Вигот постоял, смущенно разминая пальцы. Потер щеку, оцарапанную в борьбе.
— Все еще больно? — спросила его Сольвейг.
— Уж поменьше, чем тебе.
Сольвейг не знала, спросить ли ей Вигота про фиалково-серую бусину. Девушке не хотелось, чтобы он подумал, будто она обвиняет его, поэтому решила первым расспросить Бруни.
Следующим посетителем Сольвейг стал Рыжий Оттар.
— И это ее вы считаете сильной? — возмутился он, уставившись на Сольвейг. — Сначала рука, теперь это…
Шкипер видел, что ее всю трясло, но это его не остановило.
— Сокровище! Турпин сказал, что ты сокровище, а я говорю — мешок с несчастьями! Так-то.
Где-то глубоко в душе у Сольвейг начало закипать возмущение. Она решила, что больше не даст Рыжему Оттару себя обидеть.
— Боги против тебя.
— Нет! — хрипло проговорила она и сощурилась. — Будь так, я бы не добралась сюда.
— Даю тебе еще одну возможность исправиться. — Шкипер потряс рыжей головой и нажал большим пальцем на нос Сольвейг. — Так или иначе, ты нужна на пристани. Приходи, как сможешь.
— Сегодня она еще не сможет, — сказала ему Одиндиса.
— Сегодня настало время выставить на продажу наше оружие, — поведал им Оттар. — Наши превосходные скрамасаксы! И меч с рунами, который Бруни сработал прошлой зимой.
— Я их еще не видела, — слабым голосом отозвалась Сольвейг.
— О, ты их не забудешь. Они врежутся в твою голову навеки!
Сольвейг моргнула:
— Мне уже достаточно ран, спасибо.
— А завтра, — продолжил шкипер, — мы выставим наши резные товары. — Он свирепо поглядел на Сольвейг. — Сколько есть, столько и выставим. Да, а еще нам нужно найти проводника, который бы провел нас по реке. Сегодня на борт поднимутся трое.
— Трое? — спросила Одиндиса.
— Чтобы было из чего выбрать. Все смогут высказаться.
Сольвейг приподнялась на локтях. На ее лице пылал нездоровый румянец, а глаза сильно блестели.
— Ложись, девочка, — приказал Рыжий Оттар. — У тебя лихорадка.
Рыжий Оттар прогнал первого проводника почти сразу же, как тот ступил на борт. Этот светловолосый кормчий с длинными и тонкими усами вызывал раздражение тем, что непрестанно кивал, пока шкипер задавал ему вопросы, а затем медленно повторял услышанное. И лишь после этого отвечал — многоречиво и витиевато.
— И вот сейчас ты спрашиваешь меня, сколько дней пути от Новгорода до Смоленска, — эхом отозвался тот. — Разве не об этом ты меня спрашиваешь?
— Да! — рыкнул капитан. — Это я тебя спрашиваю, а не наоборот. Мне что, ждать ответа до того дня, когда замерзнет Волхов?
— Когда замерзнет Волхов? Об этом ты меня спрашиваешь?
— Пшел вон! — ответил Рыжий Оттар. — Торстен, пусть он спросит тебя, спрашиваешь ли ты его, знает ли он дорогу до причала.
Второй проводник был рыхлым, точно мешок с помоями. Он еле сумел сесть, и голос его звучал так, будто он все время задыхается.
— Любишь поесть, а? — поинтересовался Рыжий Оттар.
— О да, — ответил тот с хитроватой улыбкой.
— Это заметно. Тебе уже случалось вести суда до Киева?
— Врать нехорошо. Матушка мне всегда так говорила.
— Ну так что ж, да или нет? — потребовал ответа Оттар.
— Да! — Мужчина визгливо хихикнул. — Да! Если бы я сказал «нет», я бы соврал!
Бард взревел от смеха, да и Брита тоже развеселилась, но остальные переглянулись, нахмурившись.
— Попался! — пробулькал толстяк.
— Хиханьки, хаханьки… не захлебнись слюнями! — воскликнул Рыжий Оттар и взмахнул рукой. — Уведите его.
Команда ожидала прихода третьего соискателя. Сольвейг встала и оперлась на планшир. Она все еще нетвердо держалась на ногах и была слаба, точно старуха; шея у нее так распухла, что голова не поворачивалась ни влево, ни вправо. Но стоял последний день апреля, воздух был мягок, и она слышала крики прибрежных птиц.
А затем девушка почувствовала, что кто-то встал рядом.
— Твоя шея, — заметила Брита. — Она выглядит так, будто это вареная колбаса из оленины.
Сольвейг моргнула.
Брита взяла ее за руку и принялась пристально разглядывать шею:
— Можно потрогать?
Но Бард, проскакав мимо них по палубе, спас девушку от любопытства Бриты.
— Эй! — воскликнул он, хватая сестру за руку. — Пойди посмотри на Торстена!
У кормчего в руках была веревка. Подойдя поближе, Сольвейг услышала его голос:
— Так что, примемся за голову турка?
— Голову турка? — повторил Бард. — Ты спросил, хочу ли я приняться за голову турка?
— Ты ужасен, ничуть не лучше первого проводника.
Брита улыбнулась:
— А что это? — В голосе ее звучала неуверенность. Может, ей и не очень-то хотелось узнать правду. — Что за голова турка?
