Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
Таково классическое определение буржуазной любви: счастье составляют обладание и контроль, будь это обладание материальной собственностью или женщиной, которая, принадлежа, владеет любовью своего владельца. Любовь начинается в результате кормления ребенка матерью. Она заканчивается, когда мужчина владеет женщиной, которая все еще должна насыщать его своей привязанностью, сексуальным удовлетворением и пищей. Здесь мы, возможно, находим корни Эдипова комплекса. Воздвигая соломенное чучело инцеста, Фрейд прячет то, что считает главной сутью мужской любви: вечную привязанность к матери, которая кормит ребенка и в то же время находится под контролем мужчины. То, что Фрейд говорит между строк, весьма, пожалуй, подходит патриархальному обществу: мужчина остается зависимым, но опровергает это, похваляясь силой и доказывая ее тем, что делает женщину своей собственностью.
Суммируя, можно сказать: главным фактором патриархальной мужской установки является зависимость от женщины и ее отрицание через контроль над женщиной. Фрейд, как это часто делается, трансформировал специфический феномен: превратил патриархальную мужскую любовь в универсальный человеческий принцип.
Проблема научной «истины»
Сегодня стало модным говорить – к этому особенно склонны представители различных ветвей академической психологии, – что теория Фрейда «ненаучна». Такое утверждение, конечно, полностью зависит от того, что́ каждый ученый называет научным методом. Многие психологи и социологи имеют довольно наивное представление о научном методе. Коротко говоря, ожидается, что сначала человек собирает факты, затем подвергает их различным количественным измерениям – их математическая обработка стала чрезвычайно легкой с появлением компьютеров, – а затем в результате всех этих усилий приходит к теории или по крайней мере к гипотезе. Как и в случае естественных наук, доказательство правильности теории заключается в возможности повторения эксперимента другим исследователем с теми же результатами. Проблемы, которые не поддаются такому типу количественного выражения и статистическому подходу, считаются имеющими ненаучный характер и, таким образом, лежащими вне научной психологии. Согласно такой схеме один, два или три примера, позволяющих наблюдателю сделать определенные заключения, объявляются более или менее бесполезными, если нельзя получить значительного количества примеров, пригодных для проведения статистической процедуры. Главным для этой концепции научного метода является предположение по умолчанию, что факты сами по себе порождают теорию, если использован должный метод, а роль творческого мышления наблюдателя чрезвычайно мала. Что от ученого требуется, так это способность провести кажущийся удовлетворительным эксперимент без предварительного выдвижения теории, которая может быть доказана или опровергнута в ходе эксперимента. Такая концепция науки как простой последовательности отбора фактов, эксперимента и уверенности в результате устарела, и важно отметить, что настоящие ученые – физики, биологи, химики, астрономы – давно отказались от этой примитивной концепции научного метода.
Сегодня творческих личностей от псевдоученых отличает вера в возможности разума, вера в то, что разум и воображение человека могут проникнуть сквозь обманчивую поверхность феномена и выдвинуть гипотезы, касающиеся основополагающих сил, а не поверхностных явлений. Важно отметить, что последнее, чего они ожидают, – это уверенность в окончательной истине. Они знают, что каждая гипотеза будет вытеснена другой, которая не обязательно отрицает первую, но модифицирует и расширяет ее.
Ученый может справиться с неопределенностью именно в силу своей веры в человеческий разум. Для него имеет значение не окончательное заключение, а уменьшение степени иллюзии, более глубокое проникновение к корням. Ученый даже не боится ошибиться, зная, что история науки – это история ошибочных, но продуктивных утверждений, порождающих новые прорывы, преодолевающих относительную ошибочность прежних воззрений и ведущих к новым открытиям. Если бы ученые были одержимы желанием никогда не ошибаться, они никогда не достигли бы прозрений, которые оказались бы относительно правильными. Конечно, если социолог задает только тривиальные вопросы и не обращается к фундаментальным проблемам, его «научный метод» приносит результаты, достаточные для бесконечной публикации статей, которые он должен написать для продвижения в научной карьере.
Это вовсе не всегда было методом социологов. Достаточно вспомнить таких ученых, как Маркс, Дюркгейм, Мэйо, Макс и Альфред Вебер, Теннис. Они обращались к наиболее фундаментальным проблемам, и данные ими ответы не основывались на наивных позитивистских методах; они не полагались на статистические данные как порождающие теории. Для них сила разума и вера в эту силу были столь же неколебимы и значимы, как и для самых выдающихся ученых-естественников. Однако в социальных науках ситуация изменилась. С ростом влияния большой промышленности многие социологи подчиняются обстоятельствам и занимаются только теми проблемами, которые могут быть разрешены без потрясения системы.
Какова же сегодня процедура, создающая научный метод как в естественных, так и в социальных науках?
1. Ученый не начинает работу на пустом месте; скорее его мышление определяется имеющимися у него знаниями и вызовом, который бросают неисследованные области.
2. Условием оптимальной объективности является самое скрупулезное и подробное изучение феномена. Ученого характеризует величайшее уважение к доступным для наблюдения деталям: многие великие открытия были сделаны потому, что ученый обратил внимание на мелкое событие, которое было замечено, но проигнорировано другими.
3. Ученый формулирует гипотезу на основании известных теорий и максимума подробных знаний. Функцией гипотезы является некоторое упорядочение наблюдаемых феноменов и осторожное расположение их так, чтобы это казалось осмысленным. Также очень важно, чтобы исследователь был способен в любой момент заметить новые данные, противоречащие его гипотезе, что ведет к ее пересмотру, – и так далее до бесконечности.
4. Такой научный метод требует, конечно, чтобы ученый был хотя бы относительно свободен от принятия желаемого за действительное и от нарциссического мышления; другими словами, чтобы он был способен наблюдать факты объективно, без искажений или придания им непропорционального веса из-за своего стремления доказать правильность своей гипотезы. Сочетание богатого воображения и объективности достигается редко, и в этом, возможно, причина того, что великие ученые, для которых выполнялись бы оба условия, так немногочисленны. Высокий интеллект необходим, но сам по себе недостаточен для того, чтобы его обладатель стал творческой личностью. На самом деле полная объективность вообще едва ли может быть достигнута. Как уже говорилось, на ученого всегда оказывает влияние здравый смысл его времени; более того, только чрезвычайно одаренные люди не страдают нарциссизмом. Все же дисциплина научного мышления порождает определенную степень объективности и то, что может быть названо научной совестью, что редко встречается в других сферах культурной жизни. Действительно, тот факт, что великие ученые яснее, чем кто-либо другой, видят опасности, угрожающие сегодня человечеству, и предупреждают о них – это выражение их способности быть объективными и не поддаваться давлению заблуждающегося общественного мнения.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
