Жулия напомнила, что они опаздывают в школу, но Маурисиу сказал, что сегодня он не пойдет на занятия. Ему не хотелось появляться в школе, он был слишком взволнован происходящим. Но это был только первый порыв. Едва Беатриса вышла за дверь, как он пустился за ней следом. Он хотел видеть Катэрину и немедленно.
Ни для Беатрисы, ни для Марселло отношения влюбленных не остались надолго тайной.
— Ты для него не пара, он такой ученый, — сказал со вздохом Марселло.
— Если у тебя серьезные намерения, ты должен поставить в известность нашу маму и отца сеньорины Катэрины, — очень серьезно сообщила брату Беатриса.
Но влюбленные решили до поры до времени никому ничего не говорить, прекрасно понимая, что от родителей можно ждать только осложнений и неприятностей.
Молодежи часто кажется, что родители поступают вопреки их интересам, что они ничего не понимают в том, чем живет их душа. Родители понимают. Но они видят еще и многое другое. В первую очередь они пекутся уже не о судьбе своих детей, но о судьбе своих будущих внуков. Ради внуков они хотят хорошо женить сына и выгодно выдать замуж дочь, но дети этого не понимают и обижаются на своих родителей.
Камилия уговорила Тони переехать в дом к ее родителям.
— Ты же сам знаешь, как мы стесняем сеньора Агостино, — сказала она, и этот довод оказался решающим. Тони согласился. Хотя ему очень не хотелось оказаться прихлебателем состоятельного тестя.
Тесть даже не поглядел в сторону новоиспеченного зятя, и Тони смертельно на него обиделся.
— Мне нечего делать в доме, где ко мне так относятся, — заявил он жене и теще.
— Наберись терпения, дорогой, — отвечала ему Камилия. — Папе хотелось, чтобы мы поженились по еврейскому обычаю, он пока еще не привык считать нас мужем и женой, это его больно задевает.
— Но мы с тобой муж и жена, — вскипел Тони, — и твой отец должен смириться с этим.
— Он смирится, но дай ему время. Пойми, он уже немолодой человек. Менять в его возрасте взгляды трудно, — очень мягко говорила Камилия. — Ты же знаешь, что он к тебе прекрасно относится. Кто, как не он, сделал тебе документы, а теперь вот купил нам двуспальную кровать. Он делает для нас все, но ему пока еще очень больно.
— Пойми, я не осуждаю твоего отца, — пошел на попятную Тони. — Я тоже делаю все возможное. Я еще не успел рассказать тебе, что нашел работу в музыкальном магазине. Буду играть на фортепьяно. Ты видишь, что я даже нарушил свою клятву ради блага семьи. И мне больно, когда со мной так обращаются.
— Когда больно, надо терпеть, — глубокомысленно изрекла Ципора. — А пока нам придется заняться ужином. Камилия, посмотри, где у нас свечи. Из-за беспорядков в городе у нас отключили электричество.
А в городе были серьезные беспорядки — президент Жетулиу Варгас начал сжигать содержимое кофейных складов, чтобы выровнять и поддержать цены на кофе. Но это решение было многими воспринято как предательство народных интересов. В городе начались беспорядки. Самыми активными и непримиримыми были студенты и примкнувшая к ним молодежь. Они призывали к революции, печатали и разбрасывали листовки, бастовали.
Пансион доны Мариузы гудел, как растревоженный улей. Жозе Мануэл призывал всех взяться за оружие, считая, что пришла пора бороться за свои права. Мариуза, у которой с недавних пор поселилась молоденькая, хорошенькая племянница по имени Изабела, объявила себя пацифисткой. Она боялась военных действий, которые могли принести всем большие неприятности. Мариуза вообще только и ждала, что неприятностей. После того как Изабела поселилась у нее, тетушка без конца ей напоминала, чтобы она особо не доверяла студентам. Ребята они, конечно, неплохие, но ненадежные. Ветер в голове. А когда она услышала, как Маркус объявляет: «Сан-Паулу встанет на борьбу! Сан-Паулу готов к бою!» — она схватилась за сердце: такие призывы до добра не доведут!
Глава 19
Тони теперь едва ли не каждый день играл на фортепьяно в музыкальном магазине сеньора Манчини, получая при этом не только душевное отдохновение, но и кое-какие деньги за рекламу. Манчини, смекалистый торговец, вообще предлагал ему работать здесь постоянно, поскольку с появлением Тони сюда валом повалили потенциальные покупатели, привлеченные великолепно звучащей музыкой, доносящейся из распахнутых окон магазина. Разумеется, далеко не каждый из них раскошеливался на покупку того или иного инструмента — многие ограничивались тем, что просто слушали музыку, а потом делились впечатлениями со своими знакомыми, отчего популярность некогда безвестного магазина Манчини росла и ширилась день ото дня.
Тони же не собирался посвящать себя торговле, его вполне устраивала работа у сеньора Агостино, где он учился мастерству художника и заодно мог реализовывать свои творческие замыслы. А в этот магазин Тони приходил лишь затем, чтобы в музыке излить неизбывную тоску по тем дорогим людям, которых он оставил на своей далекой родине.
Обычно Тони гнал от себя воспоминания о Марии, они были слишком болезненными для него. Но почему-то здесь, в уютном пространстве магазина, среди множества инструментов, таящих еще никем не растревоженную музыку, с памятью происходило чудесное преображение: она возвращала Тони исключительно к ярким и радостным мгновениям его первой любви, властно заслоняя ими последующий горький финал. При этом сладостные воспоминания не отзывались прежней болью в раненом сердце Тони. Мудрая память врачевала его, заглушая горечь разлуки и навевая лишь светлые ностальгические чувства ко всему, что осталось, увы, на другом берегу океана, — к родине, Марии, матери и отцу. Как ни странно, по отцу Тони тосковал, может быть, острее всего. Поначалу это и удивляло его, и злило. Но потом он понял, в чем причина: они ведь расстались с отцом, так и не помирившись, не простив друг друга, а с этой тяжестью на душе, оказывается, очень трудно жить!
Постигнув эту истину, Тони сумел простить Дженаро его вздорность и упрямство, порой граничащее с жестокостью, и стал вспоминать отца с любовью и благодарностью за те навыки, которые почерпнул от него в детстве и в юности. Прежде всего это касалось музыки. Ведь именно отец обучил Тони и нотной грамоте, и виртуозной игре на фортепьяно, и основам композиции. Правда, сочинительство сына не вызвало восторга у отца — они не сошлись во вкусах, но теперь это уже не имело никакого значения для Тони. Он любил отца и мысленно посвящал ему все эти импровизированные концерты в магазине сеньора Манчини.
А между тем у Тони здесь появилась и своя постоянная публика, и группа восторженных поклонниц, одаривавших его не только жаркими аплодисментами, но и откровенно влюбленными взглядами.
Большинство из зрителей, подобно сеньору Манчини, были итальянцами, поэтому и репертуар у Тони сложился соответствующий: народные неаполитанские песни, оперные шлягеры Верди, Россини, Пуччини.
Однажды, привлеченная знакомой мелодией, в магазин заглянула и дона Мадалена. Она случайно проходила по этой улице и в первый момент даже не поняла, откуда доносилась та дивная музыка, разом всколыхнувшая в душе полузабытое волнующее чувство, которое ей довелось испытать лишь однажды — при встрече с красавцем Джузеппе. Может, эта музыка прорвалась из души самой Мадалены? Может, ей, старухе, внезапно вспомнилась безвозвратно ушедшая молодость, унесшая с собой и Джузеппе, и надежды на счастье. Вспомнилась — и тотчас же отозвалась музыкой…
