– Не помешаю? – спросила она. – Хочу пописать…
Я прикрыл глаза.
– Нет…
Раздался тоненький, чуть позванивающий писк струйки о фаянс. Когда-то я говорил Абби, что моя мечта – чтобы она потеряла со мной всякий стыд. Что она не только не оскорбит меня, но наоборот – станет от этого еще ближе…
Абби не стала натягивать трусы, а сняла их совсем. Потом, чуть закусив губу и не сводя с меня взгляда, расстегнула и скинула платье.
– Открой воду и набери ванну, – сказала она мне. – Только погорячей.
Я заткнул ванну пробкой и пустил во всю силу струю пыхающей паром воды. Абби сняла лифчик, и груди ее тяжеловато упали на чуть подернутый голубыми прожилками живот.
– Ты не раздеваешься? – спросила она, приблизившись ко мне.
После аварии обоняние у меня обострилось. Я принюхался: Абби пахла чуть увядшими цветами и сахарницей, где слишком долго пролежал сахар.
Не ответив, я стал раздеваться. Абби уселась в ванне. Вода была горячей, и она, вздрогнув, ойкнула и закрыла глаза. Потом, чуть привыкнув к температуре, дотронулась рукой до моего паха.
– Дай-ка мне его! – сказала она. – Вот так…
Я зажмурился: ничего подобного в нашей жизни не происходило. Ощущение от ее прикосновения вдруг приподняло меня, как нахлынувшая волна. Я смотрел в ее потемневшие от совершаемого греха глаза, на изогнувшиеся губы, и от этого ее самопожертвования у меня защекотало в ноздрях.
– Тебе хорошо? – спросила она.
Я медленно кивнул.
– Жаль, что я не могла на это решиться раньше…
– Ты права, – сказал не я, а кто-то другой вместо меня.
Теперь пришла моя очередь. Она привстала, и я услышал то, чего не удостаивался никогда раньше: ее громкий и бесстыдный стон.
– Руди, – сказал она, – я перед тобой виновата. Прости меня, Руди…
Я молчал.
– Нет-нет, не думай, что я хочу, чтобы ты отменил свое решение! Просто это – вроде прозрения. Поверь, оно искреннее…
– Я тебе верю, – кивнул я.
– Так жаль, что этого не произошло раньше. Ведь наша жизнь могла бы сложиться совершенно иначе. Все – чувства, отношения, судьба… Порой я просто ненавижу свою сдержанность! – отрешенно созналась она. – Это не холодность. Результат воспитания, то, что в тебя вбивали с детства.
– Ты прозрела. Лучше поздно, чем никогда, – глупо откликнулся я.
– Нет, – покачала она головой, – всему свой срок. Через время перепрыгнуть нельзя.
Она посмотрела на меня сбоку, словно в ней все еще жила надежда, что я вдруг начну ее разубеждать, и тогда все наладится. Но я не подал вида, что понял ее намек. Да и если бы я решил не уезжать, это что, решило бы обрушившуюся на нас проблему? Страдания Абби были бы еще мучительней и дольше. Мой уход избавит ее от чудовищной участи. Видеть, как на глазах рушится такой привычный, такой ухоженный и, по сути, вымышленный мирок.
– Раньше я винила в наших отношениях Розу: ее капризы, легкомысленность, эгоизм. Ведь для нее театр продолжался и в жизни тоже. Но теперь я пришла к выводу, что еще больше виноваты мы с тобой…
– «Мы»? Ты, конечно, хочешь сказать, что я?
– И ты тоже, – кивнула она грустно. – Ведь ты ни разу меня не остановил. Разве я – не женщина?
– Что ты хочешь этим сказать? – выкатил я на нее глаза.
– Что ты всегда уступал… А мне ведь иногда так хотелось, чтобы ты рассвирепел, а я испуганно отступила…
Я откинулся на бортик ванны.
– Вот уж не знал, что в тебе спит мазохистка.
Она направила на себя струю душа и захлопала губами, как вытащенная на берег рыба.
– Это тайный грех каждой бабы. Вы, мужики, часто этого не понимаете, а мы, женщины, клятвенно уверяем себя, что женский мазохизм – мужская клевета.
Мне стало жаль ее. Я отвел в сторону рожок душа и погладил ее по мокрым волосам. А потом осторожно опустил руку и дотронулся до ее грудей. Они слегка отвисли и казались набухшими книзу.
– Как многого мы не знаем друг о друге, даже если живем рядом десятки лет, – сказал я, описывая пальцем медленные крути вокруг ее сосков.
– Руди, – попросила она. – Возьми меня еще раз. А потом еще, если захочешь…
Голос ее звучал отрывисто и отрешенно. Я прикоснулся языком к кончику ее уха, и она вздрогнула от этой ласки.
– Как хочешь и сколько хочешь, – угас ее шепот.
Я вытер ее полотенцем и повел к кровати. Когда-то ее тело было крепко сбитым и сильным. Теперь же я замечал мелкие погрешности времени и подсчитывал их про себя. «А помнишь, – говорил сам с собой, – вот этой складки сбоку не было! И этой припухлости тоже! Господи, как непривычно смотрится эта синенькая сеточка вен…»
Мне было больно за Абби, но я вдруг с удивлением подумал: а ведь так горячо сочувствую ей не я! Кто-то другой, пусть даже во мне самом. Тот Руди, который навсегда остался в доаварийном времени. Что любил и страдал, что нелюбим, а трахаясь на стороне, терзал себя за измену.
Впрочем, изменяли мы друг другу оба: я – в торопливых поисках доступных утех. Она – в своей замкнутости, в собственном «Я». Ей казалось, – отдайся она без оглядки чувствам, она потеряет свою свободу. В своей гордыне Абби не в состоянии была постичь, что свобода нужна только тогда, когда разделяется кем-то другим…
Мы не спали и почти не говорили. Я гладил ее. Ласкал, как ласкают испуганного ребенка. Но свои страхи она должна была преодолеть сама. Даже если бы я очень хотел помочь ей, все равно не мог бы этого сделать.
Абби снова прижалась ко мне. Что-то необузданное и диковатое было в этом внезапном порыве. Казалось, она хочет окончательно вдавиться в меня.
Стать единым целым со мной. Я не мешал ей. Но и не помогал тоже.
Из ее горла выдавился хриплый стон. Искривленные губы, выламываясь, рождали неразборчивое бульканье звуков. Но разобраться в этом отчаянном, полном ужаса порыве мне было не дано. Что ею двигало? Страх, что это последнее в ее жизни соитие? Немая просьба: не уходи?!
Она заснула, крепко обнимая меня. Ее нога лежала между моих ног, а рука охватила меня сверху. Я тоже задремал. Мне снилось, что мы лежим, крепко обнявшись, но не спим, боясь потерять друг друга даже во сне. Но почему-то оба мы – и я, и она – на тридцать лет моложе.
ЧАРЛИ
На мое предложение заехать за ним Руди ответил отказом. По-видимому, из-за Абби. Мое присутствие могло бы усилить и без того взвинчивающую напряженность их отношений. Ведь он оставлял дом навсегда. Он решил вызвать такси.
Мы договорились встретиться в аэропорту. Я не хотел застревать в пробке и в результате приехал на двадцать минут раньше.
