Отпустит. Безусловно, отпустит. Поймав тычка от какой-нибудь бодрой старушки, вы позабудете про неуставные букеты и сидоровские отпуска. Пожалуй что легкий осадок – так… собаку пнуть в прихожей, отчитать ребенка за трояк, пару пива и до дыр зачитанную книгу на сон. И все. До следующего раза. До следующего «тюк». Селяви.
Так, например, сегодня мне раз пятьдесят казалось, что жизнь прожита зазря. На пятьдесят первый отлупила котов, сожрала четыре пирожных и решила, что «возрастное и пофигу». На пятьдесят второй подумала, что тенденция. На пятьдесят третий села вспоминать. Вспомнила.
Как и всякому нежному существу, мне для любви требовалось, чтобы меня хорошенько отпинали. Безусловно, с возрастом я огрубела до чрезвычайности и очень обожаю, чтобы мне целовали пятки, но восемь лет назад все было иначе. Тогдашний кавалер мой, весьма скромный в плане физического поимелова, в плане моральной Камасутры был чистый гигант и ухитрялся устраивать сцены даже из-за немытой раковины.
– Мне, Катя, в голову не приходит вымыть посуду и не вымыть после этого раковину, – распалялся он.
– Я тебе не кухарка какая-нибудь, – грызла я ногтики и разглядывала потолки.
– А кто ты? – задавал первый нехороший вопрос он.
– Так… птичка с неба какнула, – свирепела я. – Твоя раковина – ты и мой.
– Это, должно быть, у вас в крови! – начинал рычать он.
– У нас только сифилис и глисты! – взвизгивала я, к тому времени и правда напоминая цветом птичий помет.
– Охотно верю, дорогая. Охотно верю.
В тот вечер, как, впрочем, и во многие другие вечера, он отвез меня к маме «подумать о жизни и вообще». К счастью, мама была на даче, а оттого я решила мыслить где-нибудь поближе к винному.
«Говнище жизнь-то, – подумала я в магазине. – А вообще водки неплохо бы».
Подумала-подумала и купила.
Очень часто слышу в женских разговорах: «Ах, я так напилась вчера вечером». Слышу и морщусь. У слова «напилась» есть только одно значение (если речь идет не о воде). И это не два бокала вина с парой «Вог» в промежутках. И даже не три. Ах-ах.
Телефон зазвонил в тот момент, когда от 0, 5 осталась милая сердцу доза «е…сь все конем!» и конь уже весьма раскатисто ржал над ухом.
«У-ууу, сука! – подумала я. – Извиняться звонит, мерзавец. Сначала, значит, к маме, как киску, а потом, значит, прощения просить. Ну ща я ему покажу, как женщин сантехникой травмировать!»
– Чё, шпоры пишешь? – Звонкий девчачий голос на другом конце провода совсем не походил на голос «мерзавца».
– Какие еще шпоры?
– Ну завтра ж это… Месторождения полезных ископаемых сдаем. Ты что, забыла?
Думаю, если бы мне сообщили, что завтра меня зачисляют в морские котики, это произвело бы меньший эффект.
Про месторождения полезных ископаемых я знала только три вещи:
1. Где-то, мне по фигу где, есть эти самые ископаемые.
2. Если там (мне по фигу где) этих самых (по фигу каких) ископаемых много, то, наверное, это и есть месторождение.
3. Знаний 1-2 наверняка хватит для того, чтобы преодолеть расстояние от деканата до крыльца по воздуху.
– Кать, ну раз такое дело, ты не ходи, – начала советовать подружка. – Ложись спать. Завтра прочухаешься, справку какую-нибудь раздобудешь и сдашь с другой группой. Да мало ли вариантов?
– Пойдешь! – шваркнул трубкой конь. – Не боги горшки обжигают: всего-то шпоры написать.
– Ага! – Я радостно поддакнула коню и открыла учебник. – Ты только посмотри, чё пишут… Крупнейшее месторождение меди в Чили – чукика… чукока… чука.
– Чукикамата, – поправил меня конь. – Учи дальше.
И я принялась учить.
Через час конь пропал. Через три я отправилась за ним следом. Через четыре зазвенел будильник.
Утро следующего дня было страшным. Нет, даже не головная боль. Мое состояние можно было назвать «проездом из Караганды в Бибирево, руки в клетку не засовывать». Во рту – сдохшие подушечки «Орбит», в глазах – туман, в руках – одна-единственная шпора, из знаний – «моя фамилия – Великина». Все.
Собственно, шпоры я лишилась сразу же, не успев ее толком извлечь.
– А это что это у вас тут, душечка? – Препод наклонился и указал пальцем куда-то в сторону пиписьки.
– Тут у меня это… почти что ничего, – вздохнула я. – Давайте я в другой раз приду.
– Другого раза не будет. Сейчас садитесь и отвечайте свой билет. Без подготовки.
Предчувствовавшая исход аудитория томительно вздыхала: еще десять минут назад они вперли меня внутрь и задвинули стул, «чтобы не выпала».
– А я и без подготовки запросто.
Я села за стол и, как и полагается убогим, начала молоть какую-то фигню и отчаянно жестикулировать.
Потока сознания хватило аж на две с половиной минуты. За это время препод несколько раз сморщился, пару раз чихнул и даже достал платок, чтобы вытереть пот со лба. Галерка стенала, передние парты что-то нашептывали, и в какой-то момент мне начало казаться, что сейчас я реально сдохну на этом стуле и это будет самая идиотская смерть на свете.
– Так. Прекратите! – Препод не выдержал первым. – Вы вообще хоть что-то знаете? Ну хоть что-нибудь?
– Вообще…
И мир поплыл. Аудитория, парты, столы – все смешалось в какую-то непонятную серую массу. Остались только я, луч света из окна и шарик тополиного пуха, мечущийся в воздухе. Когда предметов мало, все так просто – вещи, люди и события сразу же становятся на свои места.
«Он меня бросит, – подумала я. – Я не смогу жить с человеком, устраивающим скандал из-за раковины. Все это кончится, и кончится больно, потому что всегда больно, когда одна. И мне придется устраивать жизнь заново. И незачем было пить и хорохориться. Я не знаю билет, а старый козел не допустит пересдачи. Мама расстроится и не пустит на юг. А на юге сейчас уже, наверное, клубника, которая с запахом, и шашлык, и зелень. И чертов пух этот перед носом летает – и так вся в аллергии, чертова жизнь, ну почему все так случается?..»
И вот я сижу, думаю черт знает о чем и слежу за этим пухом, как ненормальная, – ну бывает так, на глаза попал… Слежу-думаю-думаю-слежу, а пушинку все относит куда-то в сторону, относит, и наконец она оказывается в непосредственной близости от физиономии преподавателя.
Дальнейшее мне рассказывали, давясь от смеха и улюлюкая, уже с обратной стороны аудитории, куда меня немедленно и выставили.
Как говорят, на риторический вопрос «Хоть что-нибудь знаете?» я долго-долго и некрасиво молчала, после чего вдруг подскочила и с воплем «Чуки-камата» хлопнула двумя руками прямо перед самым преподавательским носом (0, 5 сантиметра, если быть точной). Деда снесло метров на семь в другой конец аудитории, и он немедленно приобрел тембр кастрата. После меня экзамен приняли еще у двух человек, у остальных же просто собрали зачетки, поставили пять и отпустили.
