— А что скажет на это наша красавица? — спросил он у нее.
Через полчаса они сидели за столиком на пятьдесят четвертом этаже Башен Эмиратов. Отсюда открывалась захватывающая панорама города. Подруга вышла на балкон, с которого были видны городские достопримечательности, посчитав, что это отличный предлог оставить их наедине. Вид отсюда был удивительный, шумный город как на ладони. Подруга рассматривала все, что светилось, каждую точку, и вспоминала время, когда она жила здесь. Ей показалось, что за два года многое изменилось. Новые дороги… На песках выросли небоскребы. Люди занимали все больше пространства, насколько хватало взгляда вглубь пустыни. Город, который она видела перед собой, будто был уже не тем, что она знала совсем недавно. Промелькнула мысль, почему Ясмин увлеклась идеями индийского охранника Эфтаба: он был живым примером человека, которого этот город еще не ввел в заблуждение. Когда через некоторое время она присоединилась к ним, почувствовала, что между Ясмин и ее другом выросла стена изо льда. Она попробовала болтать на разные темы — и смешные, и даже серьезные, и ее присутствие внесло необходимое оживление в вечер.
Все трое покинули место, где до двух утра оставалось полно народу. Как только они расстались с Я, подруга воскликнула, просияв: «Что за чудесный мужчина!»
* * *
По пути в аэропорт между ними произошел разговор, подобный прощанию любящих.
— Если бы ты осталась еще! — сказала Ясмин.
— Я скоро приеду, после Нового года.
Она замолчала, вытаскивая из сумочки паспорт и билет, потом продолжила:
— Мне бы так хотелось услышать, что ваши отношения не стоят на месте. Надо либо идти дальше, либо бросать все это. Я не вижу никакой причины медлить с решением. Что касается мнения твоего друга Эфтаба, то дай я еще раз скажу, не делай…
Ясмин прервала ее:
— Эфтаб не дает советы лично мне, Ясмин. Он говорит то же каждому, кто спрашивает его мнения. Я не думаю, что он что-то выдумывает, он открывает нам неизвестное внутри нас.
— Предположим, так. Однако не делай из того, что говорит индийский охранник, Священного Писания. Положись на свою интуицию. Если хочешь, называй свою интуицию внутренним голосом. Пусть так. Главное, делай то, во что ты сама веришь, а не что тебе навязывает этот причудливый человек.
С воодушевлением она добавила, волнуясь:
— Ты ждешь еще кого-то? Потому что без убедительной причины я не вижу ничего, что тебе мешало бы иметь отношения с таким человеком, как Я. Все при нем. Скажу тебе правду: если нет никакой другой причины, я бы подумала, что ты все еще мечтаешь о Салиме. Но я хочу ошибаться.
— Конечно, ты ошибаешься. Салима уже давно нет, он умер, — решительно заявила Ясмин, не поворачиваясь к подруге.
Та продолжила:
— Хорошо. Тогда ищи другую причину своим сомнениям. Как будто ты видишь в нем нечто, чего не вижу я. Главное, принимай решение. Если и стоит чего бояться, то этих сомнений. Так будет с каждым мужчиной. И если Эфтаб был прав по поводу шансов, которые повторяются, то уж точно не у того, кто сомневается.
Ясмин посмотрела на нее, ничего не сказав. Подруга закончила:
— Ты сама виновата в том, что теряешь свою личность. И ритм города вовсе не виноват.
Ясмин была рассеяна. Пытаясь нарушить затянувшееся молчание, подруга сказала, будто извиняясь:
— Не обижайся на мою откровенность. Но я вижу, как ты запуталась. Шанс, который я вижу перед тобой, требует решительности.
Ясмин улыбнулась и спокойно ответила:
— Я ценю твою искренность и знаю, как ты меня любишь, как боишься за меня. Успокойся. Все будет хорошо.
— Кажется, приехали. Не надо выходить со мной. Не люблю сцен прощания. Я выйду прямо перед входом в зал вылета, — сказала подруга, забирая свою сумку с заднего сидения.
Они долго обнимались. Затем она вышла, посмотрела Ясмин в глаза и сказала:
— У Аристофана есть следующее изречение: родина человека там, где ему хорошо. Я же скажу: родина человека там, где его любовь.
Она послала воздушный поцелуй и скрылась среди десятков отъезжающих.
* * *
В последующие дни общение между Ясмин и Эфтабом сводилось к коротким пожеланиям доброго утра и вечера. Днем она уходила на деловые встречи, которые проходили одна за другой, а вечером от случая к случаю отлучалась на свидания с Я, который уже вернулся из командировки. Охранник не делал попытки расспросить ее о том, о чем его мнения она не спрашивала. Он коротал часы, либо сосредоточенно читая без устали, либо молча сидя за конторкой.
Каждый раз, заставая его на месте в той же позе, Ясмин чувствовала спокойствие. Она не знала, почему Эфтаб внушает ей это чувство. На этот раз проблема была в ее отношениях с Я, в том, что она колебалась перед принятием окончательного решения — бросить или идти до конца? Она делала выбор, но тут же его меняла. Поддержка Эфтаба и желание, которое нагнетало ее одиночество, заставляли ее думать о Я так, словно он был единственным мужчиной на земле. Именно это ее пугало. В моменты, когда она глубоко задумывалась, ей казалось, что добродетель не является таковой, если совершается в страхе перед наказанием. Так и она не хотела принимать решение лишь из страха перед одиночеством, поскольку она еще не утвердилась в том, что избрала именно этого мужчину, никакого другого.
— Я чувствую, ты делаешь шаг вперед и два назад. Я не вижу, чтобы наши отношения развивались, — сказал он, когда они обедали в ресторане одной из гостиниц. — Если я доставляю тебе неудобство или ты считаешь необходимым, чтобы я ушел из твоей жизни, я буду уважать твое мнение.
— Что заставляет тебя так думать?
— Ты не так близка ко мне, как я к тебе. Ты не так переживаешь, как я. До сих пор ты ничего не спрашивала о моей жизни, ведь ты же о ней ничего не знаешь. И мне ты ничего не рассказываешь. Я знаю о тебе не больше, чем твои коллеги.
— Твоя жизнь принадлежит тебе, а моя мне, — ответила она холодно.
Но он почувствовал в ее ответе неискренность и сказал резче, чем обычно:
— Именно это я и хотел сказать… Но знакомство с человеком вызывает желание узнать его еще ближе. Ты согласна со мной? Ты мне интересна. И мне важно знать, что ты думаешь обо мне.
— Что ты хочешь знать?
— Все, что нас сблизило бы.
Я проявлял в тот вечер такое упорство, что Ясмин, казалось, начала думать о том, чтобы отдалиться от него, хотя бы на время. Но она уже говорила:
— Дело не в отсутствии интереса и не в сомнении, просто я… — она замолчала. — Я принадлежу к такому типу людей, которые сначала все хорошо взвесят.
Он повернулся направо-налево от замешательства, не зная, что ответить:
— Не считаю, что надо обдумывать еще дольше. До сих пор ты стояла на месте. Только я шел тебе навстречу. А ты отдалялась каждый раз, как я становился ближе. Но я в тысячный раз скажу тебе и себе: «Давай! Пусть время само нас сблизит».
