– Давай дадим ему минут двадцать, – сказал я, – а затем поедем.
Еще бутылка, еще пара сигарет для Спайка, и вот свет погас и на втором этаже и дом погрузился в темноту. Когда мне показалось, что прошло достаточно времени, я сказал:
– Ну все, пошли. Делай только то, что я скажу.
Я залез в фургон Спайка, снял его с ручника, переключил на нейтральную передачу и велел Спайку подтолкнуть фургон сзади. Мы выкатили его через ворота мимо сенного сарая и докатили до дороги, которая вела вниз, в поле, на котором мистер Эванс выращивал кормовую капусту. В самом дальнем углу поля стоял ветхий сарай, где мистер Эванс держал старый прицеп, запасную борону и разный металлический хлам. Этого сарая вообще из дома почти не было видно из-за высокой изгороди, к тому же он оброс разлапистыми кустами орешника. Я остановил фургон у ворот, а когда Спайк открыл их, завел двигатель, въехал внутрь, развернулся перед воротами сарая и встал к ним задом. Еще полчаса мы потратили, расчищая в сарае место для фургона. Мы выкатили прицеп, вытащили борону, затолкали внутрь фургон Спайка, закрыли его старыми тряпками и рубероидом, а сверху набросали кипы прошлогоднего сена. Потом заволокли прицеп обратно, загородили вход бороной, а поверх рубероида кинули пару валков прошлогоднего. Теперь фургона вообще не было видно. Я запер ворота, а когда Спайк отвернулся, незаметно для него подложил под замок соломину.
– Ну что, порядок! – сказал я.
– Господи, Эл, спасибо тебе…
Я повернулся к нему лицом:
– Ты должен мне кое-что пообещать, Спайк.
– Что?
– Что ты не явишься сюда без меня. Если только я увижу, что ты здесь ошиваешься, клянусь, я больше в жизни не стану тебе помогать…
– Обещаю!
– Нет, поклянись! Клянись, что ноги твоей здесь не будет.
– Клянусь! Ей-богу, Эл, я больше на дурь в жизни своей не взгляну.
Я посмотрел ему в глаза и понял, что он говорит правду. Я надеялся, что он не передумает, иначе я потеряю друга навсегда.
– Ну хорошо, – сказал я, – а где ты собираешься жить?
– Не знаю. Я смотрю, ты тут неплохо устроился, у тебя две кровати, так что…
Я поднял руку:
– И не мечтай! Я довезу тебя куда ты скажешь, а дальше сам думай.
– Ну хорошо. Может быть, к сестре подамся.
– Не думаю. Я ездил к ней, когда искал тебя. Очень она зла, сказала, что даже за деньги не примет тебя. И чем ты ей так насолил?
– Да ничем. Дура.
– Ты такой врун, Спайк! Кстати, твои торчки из Милвертона тоже не особенно жаждут видеть твою физиономию.
– Ты чё, и к ним ездил?
– Ага.
– Пипец.
– Точно.
– Ну ладно, есть еще один чувак в Уивилескомбе. За ним должок.
– Хорошо, пусть это будет Уиви.
Мы пошли обратно на ферму, я посадил его на заднее сиденье «хонды», и мы отправились в путь. Я ехал осторожно и довольно медленно, не выдавая паники, угнездившейся у меня в животе, а на дороге в Батеолтон чуть не сбил лису. Спиной я чувствовал тяжелые удары сердца Спайка. Мне пришло в голову, что, наверное, в этом и состоит настоящая дружба – двигаться вот так вместе, вперед, сквозь ночь, ощущая биение сердец, да только причина такого путешествия должна быть какая угодно, кроме бегства. Ехать бы вместе медленно, не заглядывая в ужасе за каждый поворот, смеясь и переговариваясь. И улочки не таили бы угрозы, и поля бы золотились за живыми изгородями. Но мы не смеялись и не разговаривали. Только когда мы въехали в Уиви, Спайк рассказал мне, куда его отвезти. Тихая улочка на Голден-хилл. Ни людей, ни собак, ни даже кошек. Обрывки бумаги несло по улице ветром, вот и все.
Я спросил:
– Ну и чем займешься?
– Буду сидеть тихо, как мышь.
– Хороший план.
– Может быть, даже почитаю книжку.
Я не помнил, чтобы Спайк когда-нибудь сидел с книгой, но идея мне понравилась. Я спросил:
– А у тебя есть книга?
– У Джима их полно.
– Кто такой Джим?
– Да кореш мой, он вон там живет. – Спайк махнул рукой на соседний дом.
– Ладно, но только выбери какую-нибудь потолще.
– Угу.
Он протянул мне руку. Такой привычки я тоже за Спайком не замечал – руки пожимать, но встряхнул его горячую ладонь.
– Ну, будь, – сказал я, – только прошу, никуда не высовывайся. Я приеду проведать тебя через пару дней.
– Правда? Приедешь?
– Конечно.
– Спасибо тебе, Эл.
– Давай, Спайк, иди уже! – Я смотрел ему вслед, пока он не скрылся в доме, и, решив, что теперь он в безопасности, отправился той же дорогой назад, в относительный мир и покой собственного трейлера.
Глава 14
Утром я подоил коров, переделал дела в коровнике и во дворе, а после завтрака дошел до капустного поля и проверил замок. Соломина по-прежнему торчала из-под засова, а заглянув в щели между досками, я удостоверился, что рубероид на месте и фургона совсем не видно – мне, по крайней мере, – да и запаха дури тоже не чувствовалось. Я постучал по деревянной двери, призывая удачу. На ферме меня уже ждал мистер Эванс с канистрой креозота, чтобы заново покрасить забор.
Мистер Эванс был в хорошем настроении, и, когда я рассказал ему, что отвез Спайка в Уиви, он поведал мне, что в былые времена они с друзьями частенько ходили туда на танцы по субботам.
– Да, вот были денечки… – По дороге к нему присоединялись друзья, и к городу они обычно подходили ватагой в шесть или семь человек. Ну мы и давали жару, – мечтательно протянул он, – все девчонки были от нас без ума.
– Не сомневаюсь!
– О да… – Он замолчал – видимо, рассказ всколыхнул в его душе какое-то особенное воспоминание, не просто о танцульках. Глаза его затуманились, он шмыгнул носом и вытер его о рукав рубашки. Иногда мистер Эванс казался мне совсем маленьким, тщедушным и слабым. – О да… – повторил он и снова замолчал.
Я уже хотел спросить его, что же случилось на танцах, но он меня опередил.
– Я тогда встретил одну девушку в Уиви. Прелестную девушку. Ее звали Мэри. Она работала учительницей в школе. Не думаю, что ее родителям нравился такой неотесанный мужлан, как я, с грязными ногтями и без всяких манер, но все равно…
– Что все равно?
– Война распорядилась так, как ей было угодно.
– Война?
– Да, сынок, она самая.
– А почему?
– Да потому что меня призвали. В 1941-м. Я раньше дальше Тонтона никуда не уезжал, а тут вдруг оказался в поезде, и нас повезли черт-те куда. Весь следующий год мы занимались строевой подготовкой, учились разбирать и собирать автоматы да чистили нужники на гауптвахте. Нас все время перевозили из одного лагеря в другой, мы никогда не знали, где окажемся завтра и когда дело дойдет до настоящего сражения. Я-то писал ей, конечно, только не знаю, получала ли она мои письма. Может быть, их цензура не пропускала. Или ее родители. Не знаю.
