– Догадываюсь.
– Человеку с моим статусом нужна такая же спутница. Такая же величественная, как жизнь, которой я живу. Я увидел, сколько может дать одна женщина, когда она – женщина. Я понимал, что буду ею обладать. Но скажи мне, скажи, почему эта женщина так поступила со мной? Почему?
Молчание.
– Алло… Ты слушаешь меня?
– Да.
– Вторую ночь подряд мне снились пауки. Большие черные пауки. Ни заснуть, ни проснуться, знаешь, как это? Я думал, что-то с печенью. В худшем случае язва. А мне сказали – опухоль. Представляешь? Рак. Алло? Скажи что-нибудь.
– Мне страшно. Что ты будешь делать?
– Уже поздно что-то делать. Мне сказали, она как кинжал – прорастет в печень. Только батя умер.
– А химиотерапия?
– Йоланта… Какое красивое имя. Это гексаграмма такая. Называется «Уже конец». Предпоследняя гексаграмма, уже некому делать химию… Я не буду больше говорить. Спокойной ночи, Йоланта. Только одно еще – не рассказывай никому пока, ага? Не рассказывай.
6
– Алло?
– Ты решила позвонить?
– Да. Я никому не говорила, так, как ты просил.
– Хорошо. Я хотел, чтобы ты меня поняла.
– Почему ты решил, что я могу тебя понять? Я не больна раком. Я не обречена, как ты.
– Йоланта… Не говори так. Ты понимаешь, ты единственная, кто может оценить всю мою ситуацию.
– Ты ошибаешься. Я не могу.
– Я тебя люблю.
– Я тебя тоже нет.
– Ты сука.
– Да, я сука, а ты болен раком. Чао.
7
– Почему ты отталкиваешь меня?
– А почему я должна принимать тебя? Потому, что ты скоро умрешь? Зачем мне тот, кто скоро умрет?
– Ты мне нужна, пусть на три месяца. На два месяца. Ты слышишь?
– Слышу.
– Я тебя люблю.
– А я не верю.
– Ты мне нужна.
– Вам нужна мама, а не я.
– Ты не понимаешь, какую ты мне муку причиняешь.
– Я? Вы меня хотите в чем-то обвинить?
– Я хочу просто говорить. Я не хочу ничего слышать, я хочу просто говорить. Мир?
– Разве я ссорилась с вами?
– Что делают мои братья?
– Братья ваши каждый свое делают. Яков работает над симфонией. Иван учится.
– Хорошо учится?
– Позвоните Майе, это она с ним уроки делает.
– Йоланта. Я тебя люблю.
– Я не верю.
– Я скоро умру. Мне незачем врать.
– Та девушка, в которую вы влюбились, существует только в вашем воображении. Это не я.
– Ты к чему ведешь?
– Быть с таким мужчиной – мечта любой женщины. Я могла бы стать вашей наложницей. Я бы притворялась, что влюблена в вас. Или мы бы просто занимались сексом. Потом вы переписали бы на меня квартиру, машину и счет. Вы сделали бы так, правда?
– Клянусь, лишь бы ты была со мной эти дни.
– Вы готовы на все, лишь бы не видеть, кем я есть на самом деле. Вы были откровенны со мной, и я тоже должна быть откровенна с вами. Пообещайте, что это только между нами.
– Клянусь!
– Я беременна от Якова.
Молчание.
– Эй, господин интеллектуал! Вы еще там?
– И давно вы вместе?
– Мы были любовниками еще в Киеве. Мне не так важно быть у мужчины единственной, как другим.
– Расскажи мне про вас.
– Я пришла к ним на студию, мне нужно было найти кого-то, кто сказал бы мне несколько слов про песни, которые я записала. Ты знаешь студию, на которой работал Яков в Киеве?
– Да, он рассказывал.
– Ее открыл мой муж. Он хотел, чтобы я стала певицей. Ему нравилось, как я танцую, и он решил, что я стану хорошей певицей. Теперь с этим так просто… Так что, господин интеллектуал, ваша квартира мне не нужна отнюдь не по духовным соображениям. Я капризничала и не хотела быть певицей. Я взяла диск и спустилась на третий этаж, где у нас сидят звукорежиссеры. Оказалось, что главный звукорежиссер у нас – это ваш брат. Я дала ему послушать этот диск, и он попросил подождать его в кафе в подвале. Там есть такой кальян-бар, яркие цвета, вельветовые диванчики. Эти диванчики похожи на вульву. Знаете, как выглядит женская вульва? И я решила ждать этого звукорежиссера. Сидела, пила кофе, говорила с девушками, которые там записываются, и думала, что мне светит быть такими же, как и они. А позже пришел ваш брат и стал наигрывать на фортепиано. Это была моя любимая песня Мари Лафоре – «Иван, Борис и я». Мы занялись сексом, прямо на этих диванчиках. Интересно, тот, кто их делал, догадывался ли, для чего их будут использовать… Потом я ушла от своего мужа. Мой муж богатый и ревнивый. Так что, поверьте, не только вы видели во мне женщину.
– Когда ты забеременела?
– Перед тем, как Яков узнал о смерти отца. Я не хочу говорить Якову об этом. Это мой ребенок.
– Йоланта. Мы можем пожениться, сугубо формально, и ты не переживай. Ты можешь говорить, что это от меня…
– Не смешите. Мне некого бояться.
– Ты любишь его?
– Он, по крайней мере, не зовет маму.
– Скажи, я могу на что-то надеяться?
– Надежда умирает последней. В вашем случае так рисковать необдуманно. Спокойной ночи.
8
– Что-то вы не звоните.
– У меня были боли. Не было сил говорить.
– У вас голос так изменился за эти дни.
– Нормальный у меня голос.
– Вы что-нибудь едите?
– Обратно возвращаю. Солженицына вспомнил. С ним же случилось чудо, разве не чудо? В день, когда умер Сталин, Солженицыну сообщили, что он здоров и опухоли больше нет. Потом Солженицын прожил еще пятьдесят лет. Представляешь? Пятьдесят лет. Это больше, чем я прожил на свете. Со мной может случиться чудо?
– Не знаю.
– Что нового дома?
– Ваш младший брат бросил в вашего среднего брата чашку с чаем, а ваш средний брат за это надавал ему по ушам и запретил спускаться к общему столу.
– Как это все знакомо, Йоланта. Ничего нового не происходит. Йоланта, я хочу тебя увидеть еще раз.
– Вот, эти мужчины вечно что-нибудь хотят и ничего для этого не делают.
– Я сейчас сяду в машину и приеду к тебе.
– Ах, дорогой мой. Не приманивайте надежду зря. Уже одиннадцать, мы все давно спим – пудели, композиторы, любовницы композиторов, любовницы любовниц, любовники любовниц любовниц – все скопом. Мы уже все спим.
