Да?
— Все залито светом. Не солнечным. Рассеянным северным светом. Возможно, его намеренно сделали рассеянным, как-то затенив источник, но он совсем не тусклый… Ясный свет, все отчетливо видно. А на рисунке — фигура юноши. Правда, незаконченная. У него нет лица. А потом…
Да?
— А потом…
— Да?
Юнг ждал, нацелив перо на бумагу.
— Лицо начинает рисовать себя само. Оно само себя рисует! Нет ни пальцев, ни руки, которые могли бы вести… как его?.. карандаш… Нет ни пальцев, ни руки, а лицо начинает рисовать себя само… О Боже!
— Да?
— Анджело! Анджело…
Молчание.
Юнг ждал, но в спальне воцарилась мертвая тишина. Он обернулся и посмотрел на кровать.
Оба запястья Пилигрима кровоточили, хотя он по-прежнему спал крепким сном. Очевидно, тот, кто говорил через него, удалился.
Кровотечение было не опасным, но тем не менее обильным, так что намокли оба бинта. Подняв руки Пилигрима и убедившись, что он действительно спит, Юнг размотал бинты и отнес их в ванную. Включил свет, бросил бинты в мусорник, пустил горячую воду. Потом холодную. Смочив один край полотенца, снова вышел в спальню, помыл Пилигриму запястья, вытер их и положил руки на грудь спящего. В такой позе он был похож на средневекового рыцаря, покоящегося в гробу, на каменной крышке которого высечено его собственное изображение.
Юнг улыбнулся.
«Каменная статуя наконец заговорила», — подумал он.
Все кончилось, и слава Богу. Когда видишь, как твой пациент находится в плену у другой личности, испытываешь прилив восторженного изумления, сменяющийся опустошенностью. Словно тебя смыли, как в туалете, одним движением лишив всякой энергии.
Юнг налил еще бренди, закурил сигару, закрутил на ручке колпачок и отложил ее в сторону.
Затем, с трудом встав из-за стола, выключил свет. Поднял руки над головой, потянулся, привстал на цыпочки и испустил глубокий вздох. Потом снова сел.
Посмотрев в окно, он заметил, что луна уже скрылась за горизонтом. Остались лишь снег с глубокими синими тенями да призрачное звездное сияние.
Юнг глянул в гостиную. Кесслер так сладко спал, свернувшись в клубочек, словно мама подоткнула ему одеяло и пожелала спокойной ночи.
Моя мать говорила, что сон — это путешествие, и нам нужно благополучно переплыть па другой берег моря тьмы..
Пилигрим тоже плыл сквозь сон легко, словно с него сняли какой-то груз. Как будто, когда видение закончилось, пассажир сошел на берег, прихватив с собой весь багаж.
Анджело. Кто это такой? Кто он, обнаженный в кресле? И когда это было? Тут явно что-то кроется. И кто рисовал юношу — сам Пилигрим или кто-то другой? Все это так загадочно, так интригующе. Уйма возможностей!
Юнг залпом заглотнул остатки бренди из стакана, взял одежду и пошел в ванную. Через пару минут он появился оттуда с пижамой, зубной щеткой и шлепанцами в руках. Все это он сложил в кожаный саквояж — вместе с бренди, блокнотом и ручкой.
В гостиной, стараясь не разбудить Кесслера, Юнг надел плащ и неуклюже влез в старые галоши.
Он подумал было, не оставить ли Кесслеру записку, но, представив, как ее читает Пилигрим — то ли по ошибке, то ли нарочно, — решил, что не стоит. «Интересно, вспомнит ли Пилигрим о том, что звал доктора? Не говоря уже о том, что он тут был…»
Юнг поднял руку, молча помахал Кесслеру, мысленно пожелав ему всего хорошего, и вышел из палаты.
Шесть часов. Или почти.
Торопливо шагая по коридору, Юнг думал: «Хочу на свежий воздух. Пускай даже холодный. Пускай даже со снегом. И даже с тряской в автомобиле».
Его ждало столько дел!
Увидеться и посоветоваться с леди Куотермэн. Позавтракать… Или сначала позавтракать?.. Да какая разница! А еще надо вновь установить контакт с той неизвестной личностью, с которой он только что провел ночь.
И самый главный вопрос. Кто такой Анджело?
21
Кесслер пытался проснуться, с силой отрывая себя от машущих в сновидении крыльев.
К окнам начали слетаться первые голуби и голубки.
В комнате чем-то пахло. Чем?
Дым сигар. Манильских сигар. Доктор Юнг.
— Доктор Юнг!
Тишина. Кесслер упал на подушку и закрыл глаза.
В мозгу шелестели крылья. Женственно, как юбки при ходьбе. Его мать. Сестра Эльвира. Он слышал, как они разговаривают — вернее, шепчутся:
— Он спит?
— Нет, притворяется, как всегда. Лежебока!
Где-то хлопнула дверь. В коридоре послышались голоса. Настало утро.
Кесслер снова открыл глаза и заставил себя подняться.
Не засыпай!
Он поплелся в носках в спальню и остановился у раскладушки Юнга, недоумевая, почему она пуста.
Где? Когда? Что?
Уставившись на лежащую на кровати фигуру, Кесслер спросил:
— Хотите кофе?
Я не пью кофе. Только чай.
— Хотите чаю?
Тело перевернулось на живот, выпростав незабинтованную рукуна подушку.
— Тост с джемом?
Пилигрим поднял вторую руку и приложил два пальца к губам
— Это значит «да» или «нет»?
Пальцы не шевельнулись.
Кесслер повернулся и побрел к своей раскладушке. Он наконец проснулся и жалел об этом. «Ненавижу бодрствовать. Лучше не просыпаться. Во сне я улетаю далеко-далеко. Я покидаю их всех — мать, Эльвиру, отсутствующего отца…»
Он посмотрел на себя в зеркало, висевшее на стене. «Вот он я, — подумал Кесслер, — типичный кандидат для желтого фургона… Хотянет, это уже в прошлом. Я в безопасности. Я жив и здоров. По крайней мере так говорят».
Пора начинать день.
Он вернулся к кровати и тронул Пилигрима за ногу.
— Вы живы? Скажите!
Тело не реагировало.
Только тогда Кесслер вспомнил, что слышал голос Пилигрима во тьме и видел мерцание света через полуоткрытую дверь.
Что это было? Что он говорил? Имя. Он назвал чье-то имя. Птицы за окном вспорхнули и унеслись, подхваченные порывом ветра.
Ангелы.
Ангелы.
Анджело.
Книга вторая
1
Когда Юнг вернулся домой, Эмма была еще в постели.
Проснувшись, она услышала, как муж поет в ванной комнате. Оттуда пробивалась полоска света, падавшая на пол. Этого было достаточно, чтобы ноги сами нашли путь к ванной.
