Хайрие-ханым во всем соглашалась с мужем: Абдульвехаб-бей, видать, и впрямь не святой, такому даже кошку страшно доверить. Но… ничего ведь не поделаешь, времена нынче тяжелые. Долги до сих пор не выплачены. Придется, наверное, продавать дом, а самим жить на улице. Помощи ждать неоткуда. И выбора тоже никакого нет. Поэтому прежде чем сказать «нет!» — следует хорошенько обо всем подумать. И важно не столько согласие Али Риза-бея, сколько согласие самой Неджлы… Последнее слово принадлежит ей!..
Неджла с затаенной улыбкой спокойно наблюдала за перепалкой между родителями, понимая, что исход боя зависит только от нее. Им нужно ее последнее слово?! Разве она не сказала его в ту самую минуту, когда было получено письмо? И новая невеста уже отдалась мечтам о будущем счастье. Можно было подумать, что девушка слушает чудесную сказку!.. Если бы вчера ей приснился сон, будто та самая волшебная птица, которая только что сидела на голове у сестры, вдруг вспорхнула и опустилась прямо к ней на макушку — она, наверное, не поверила бы такому сну… Девушка смотрела в окно, словно пыталась что-то разглядеть в темноте. Ее занимал теперь один вопрос: как бы ненадежнее привязать к себе богатого сирийца, как бы покрепче схватить волшебную птицу за хвост, чтобы не упустить своего счастья, как упустила его сестрица…
Несколько дней Лейла молча наблюдала за сестрой. Наконец не выдержала и кинулась к отцу искать у него защиты. Ну что ж, ничего удивительного в таком поступке нет. Когда человек лишается последних надежд, у него появляется естественное желание отвести душу. Покричать, выплакать горе — это его законное право. И Неджле следовало лишь признать это право за сестрой, ведь это она отняла у нее последнюю надежду. В крайнем случае Неджле следовало бы помолчать — пусть бедняжка выговорится… Победитель должен быть милосердным. Но Неджла не захотела играть в благородство. Почему бы не поиздеваться над сестрой? С какой стати отказывать себе в удовольствии?.. И тогда Лейлу прорвало.
— Потаскуха! Шлюха бессовестная! — набросилась она на сестру. — Воровка! Ты украла у меня жениха!..
— Вот и украла. Кусай теперь локти, — дразнила ее Неджла.
Еще минута, и сестры вцепились бы друг другу в волосы. Хайрие-ханым бросилась их разнимать, она схватила за руки Лейлу, а подоспевшая Айше пыталась увести из комнаты Неджлу. Старый Али Риза-бей как стоял, так и опустился на пол около стены и, обхватив голову руками, разрыдался. О, господи, да что же это за несчастье, — его девочки дерутся?! За какие грехи наказал его бог?
Неджла упиралась. Вырвавшись из рук Айше, она подскочила к сестре и начала кричать:
— Ты, помнится, собиралась подарить мне старое манто, которому грош цена. Не так ли? У тебя повернулся язык предложить мне милостыню, жалкую подачку… как будто нищей сироте! А оно-то, видишь, как обернулось? Аллах справедлив. Хотела в меховом манто щеголять, а я чтобы донашивала твои отрепья?.. Не тут-то было. Выкуси!.. Ну, а теперь я, так и быть, оставляю его тебе на добрую память. Носи на здоровье!
Через две недели Неджла и Абдульвехаб-бей отбыли в Сирию. И с дерева оторвался и улетел еще один листок, уже третий…
Лейла и Неджла — родные сестры, даже больше, чем сестры, — уж, казалось, ближе друг другу и быть нельзя. Почти сверстницы, и лицом и характером такие похожие, они росли вместе, играли вместе, в детстве спали в одной кроватке… Самые задушевные подруги — водой не разольешь, — а расстались, даже руки друг другу не подав, хуже кровных врагов.
По всему свету разнесло детей Али Риза-бея. Остался старик с женой, да с двумя дочерьми, старшей Лейлой и младшей Айше, — вот и вся теперь семья.
К зиме Али Риза-бей вынужден был продать дом на Багларбаши, чтобы расплатиться с долгами. На последние деньги купили домишко на улице Долап — полуразрушенную мрачную хижину. Старый дом, который они называли адом, представлялся теперь сказочным дворцом. Увидев новое жилище, Хайрие-ханым накинулась на мужа:
— Вечно у тебя спешка! Могли бы и подождать еще немного, уж как-нибудь да вывернулись бы.
— А чего еще ждать? — с горькой усмешкой спросил Али Риза-бей. — Пока вы промотаете, как в прошлом году, все деньги, а меня на улице оставите?
Когда распахнулась дверь нового пристанища, дочери заплакали. Будто могила раскрыла перед ними свои страшные объятия! У Али Риза-бея на душе было тяжко. Однако, отперев дверь, он с облегчением вздохнул, потом поднес ключи к губам и тихо прошептал: «О господи, отведи от меня и семьи моей все беды, нужду и разорение…»
XXIX
Лейла долго не могла оправиться от пережитого потрясения. На следующий день после переезда она пожаловалась на головную боль и слегла в постель. Полтора месяца девушка пролежала, ни с кем не разговаривая, не отвечая ни на какие вопросы. Однако ничего серьезного, слава богу, врачи у нее не нашли.
Живший по соседству старый доктор осмотрел Лейлу и сказал:
— Нервы… Только нервы… Хорошее питание, покой — и все пройдет бесследно. Можете не волноваться.
Через полтора месяца, как и предсказывал доктор, больная поднялась с постели, но это была уже другая Лейла. Девушка исхудала и очень ослабла. Она двигалась робко и неуверенно, как ребенок, который учится ходить.
Да, это была другая Лейла. Куда девались ее живость и резвость? Девушку нельзя было узнать: задумчивая, молчаливая и в то же время очаровательная, благодаря своей новой, одухотворенной красоте. Али Риза-бей находил, что дочь его стала даже красивее, чем прежде.
После болезни изменился и характер Лейлы. Она не капризничала больше по каждому пустяку, как будто смирилась со своей судьбой. Али Риза-бей заметил, что взор ее словно затуманен невыплаканными слезами: девушка весело разговаривает, улыбается, даже смеется, но душа ее плачет, и в глазах застыло страдание… Впрочем, это, наверное, только одному ему видится, — стариковские бредни!.. Жалость не позволяла ему осуждать дочь, он любил ее самозабвенной отцовской любовью, как в те далекие годы, когда Лейла была еще девочкой.
Наконец Лейла вышла из дому. Доктор советовал ей как можно больше гулять. Главное — это длительные прогулки, свежий воздух и… перемена климата. Конечно, ни о какой перемене климата и думать не приходилось. Отец последних денег не жалел, чтобы хорошенько накормить дочку, выходить ее. Ну, а климат, — его без больших денег, как известно, не переменишь. Пусть уж лучше совершает длительные прогулки, раз иначе нельзя.
Для первого раза Хайрие-ханым наняла самого плохонького извозчика — чтобы было подешевле, — тепло укутала дочь, усадила ее в пролетку и повезла к морю.
Перед отъездом разыгралась сцена, глубоко взволновавшая Али Риза-бея. Уже усадив дочь, Хайрие-ханым виновато оглянулась и осторожно положила рядом с Лейлой то самое злосчастное бархатное манто, о котором Неджла сказала, что оставляет его сестре «на добрую память». Эти злые и обидные слова, сказанные в пылу ссоры, невольно вспомнились теперь. Безусловно, никто не собирался повторять эти слова; и не дай бог, если о них вдруг вспомнит Лейла, тогда впору выбрасывать манто… Но Лейла молчала, сидя с безразличным видом. Хайрие-ханым набралась смелости и сказала как можно спокойнее, будто не случилось ничего особенного:
