Старик строго молчал.
— А вот скажи, отец, раньше тоже так было? Когда ты на войне был, можно было за деньги через немецкие или советские посты проехать? Представляешь, дал эсэсовцу пятьдесят марок и на танке прямо в Берлин, к Гитлеру в бункер.
Старый Ахмед повернулся к водителю, хмуро сказал:
— Не болтай ерунды. Раньше такого быть просто не могло. Ни немцы, ни русские взяток не брали.
Я в июне сорок первого, когда война началась, в Белоруссии служил. Ну и, конечно, диверсантов немецких было полно, документы у всех лучше, чем настоящие, не подкопаешься.
Остановили мы как-то черную «эмку», а в ней энкавэдэшник в звании старшего майора и жена, лейтенант госбезопасности, с пятилетним сыном. В тыл едут, по заданию НКВД секретные документы спасают. А старший майор, этот чин, кажется, соответствует армейскому генералу.
Со мной старший наряда, старшина Виктор Ковтун, пограничник. И вот старшине показалось подозрительным, почему у матери с отцом глаза голубые, а у ребенка карие. И мать курит постоянно, будто нервничает, как перед расстрелом. А у старшего майора пальцы правой руки от никотина желтые, будто бы он самокрутку или сигареты курил. Сам понимаешь, энкавэдэшный генерал вряд ли будет табак курить. Тогда что выходит, сигареты? Да еще и до самого чинарика, пока губы обжигать не начнет?
А в СССР тогда все папиросы курили, сигареты только у немцев были. Ковтун тогда и ковырнул штыком ящик с документами. А там железо, рация. Лейтенантша эта, несмотря на то, что баба, сразу выхватывает «наган» и Виктору прямо в сердце. Тут я их одной очередью всех и положил, и мальчишку тоже. Ребенка потом жалко было, но не изменишь ничего, война.
А скажи мне, сейчас какой гаишник машину с генералом остановит да еще и документы проверит? Нет больше в русской армии таких смелых, как старшина Ковтун. Потому наш Шамиль и дошел до Буденновска. Жалко, что он денег с собой мало захватил, а так бы и до Москвы дошел. Ельцина взял бы в заложники или депутатов, вот тогда бы война сразу и закончилась.
Женька опять подал голос:
— А вы долго воевали?
Старик помолчал, будто вспоминая:
— Считай, всю войну, с сорок первого по февраль сорок четвертого. Я как раз с разведгруппой с немецкой стороны вернулся, языка-офицера притащили. Немец серьезный попался, с важными документами. Я командиру полка доложил и только прилег поспать, меня поднимают и в штаб. А там начальник особого отдела майор Гарбузов срывает с меня погоны, я за пистолет, но выстрелить не успел. Скрутили, связали, награды отобрали и в Северный Казахстан, в ссылку. А там уже все наши, кто доехать сумел, не умер по дороге. Брат мой Ильяс на охоте был, когда чеченцев выселяли. Так с ружьем в горах и остался. Вот он почти десять лет воевал. Только не с немцами, а с советской властью. В пятьдесят третьем году, когда Сталин умер, он в наш дом пришел. Там осетины тогда жили. Они его вилами закололи. Брат в горах замерз очень, заболел, у печки пригрелся и задремал. Осетинам за него награду обещали, много он советской власти горя причинил. Начальника милиции убил, секретаря райкома. Солдаты его ловили, милиция, но все бесполезно. Он такие тропы и норы в горах знал, что ни одна собака его найти не могла. Я когда из ссылки вернулся, искал этого осетина Марата Колиева, но он как сквозь землю провалился. Если мне все же встретится когда-нибудь его сын или внук, убью не задумываясь. Кровная месть сроков давности не имеет.
— Да-а-а, — протянул водитель, — я своего кровника тоже пять лет ждал. Контрактник, моего отца застрелил. Зимой 95-го года отец вышел из дома, ему уже больше семидесяти лет было. Пошел утром к колонке воды набрать, а снайпер в засаде сидел, скучно ему стало, и от скуки решил развлечься. Пуля отцу прямо в голову попала. Чтобы контрактника оправдать, старику потом гранату в руку вложили, вроде боевик. Суда так и не было, дело закрыли, я и не хотел, чтобы ему срок дали. Дали бы за убийство десять лет, где бы я его потом искал, самому бы пришлось садиться, чтобы кровника в зоне достать. Контрактник уволился и уехал к себе домой в Кемеровскую область, город Юргу. Я разыскал его адрес, купил билет на поезд и поехал в Сибирь. Пока добирался, бывший контрактник по пьянке убил кого-то. Но Аллах милостив, дали всего пять лет, наверное, за прошлые подвиги снисхождение сделали. Я пять лет каждый день считал, когда он выйдет. Перед освобождением неделю у ворот ждал, все боялся пропустить или не узнать. Только он вышел, я за ним. Немного от лагеря дал отойти и ножом его по горлу, как барана. Об одном только жалею, надо было напомнить ему про моего отца, чтобы перед смертью страшно стало. Хотя, может быть, контрактник отца и не помнил уже, той зимой на улицах каждый день трупы находили, солдаты со страху стреляли, а кто-то для развлечения, чтобы не заскучать.
Женька спросил:
— Дедушка Ахмед, а как вы меня нашли?
— Умар сообщил, рассказал, что тебя бьют очень сильно, показал руку, которую ты ему спас. По родственникам собрали деньги, и я поехал. Ты спас моего внука, я теперь твой должник. Ничего не бойся, у нас говорят, три дня ты мой гость, потом родственник.
У чеченцев есть обычай, даже если твой враг постучался ночью в твой дом, ты должен его защитить. У нас есть такая старая легенда.
На дне озера Кезеной-Ам когда-то находился аул Эзеной. В нем жили жадные и негостеприимные люди. И вот спустился с неба Бог и, как простой странник, стал проситься на ночлег. Отовсюду гнали его жители аула, и только на краю его, в дымной сакле бедной вдовы он нашел и кров, и пищу. Разгневанный Бог решил уничтожить селение нечестивцев, забывших заветы отцов, забывших, что гость — священен. Он затопил селение и пощадил лишь семью гостеприимной женщины, потомки которой ушли дальше от озера и поселились на новом месте, там, где сейчас дымятся трубы аула Кезеной.
Хотя с этой войной традиций в Чечне совсем не осталось. В Грозном чеченская семья едет на своей машине, другие чеченцы их останавливают, избивают мужчину на глазах жены и детей. А вокруг тоже стоят чеченцы и делают вид, что не видят. Это Чечня? Я не узнаю этой страны. Я не узнаю свой народ. Чеченцы никогда не подчинялись ничьей воле. Они никогда ни за кем не шли, они не слушали никого, только свое сердце. Если сердце говорило — ты должен убить кровника, чеченец шел и убивал. При этом он никогда не брал с собой помощников, он все делал сам. Чеченец убивал врага и уходил в горы. А сейчас у нас в Чечне кого только нет: и арабы, и хохлы, и даже китайцы. Они что, мусульмане? Что они делают здесь? Арабы отрезают голову русскому офицеру, глумятся над мертвым… А потом приходят солдаты и сжигают за это село. Арабы за убийство русского получают доллары, а мы получаем беду.
Женька прикрыл веки, сказалась усталость последних дней, и он задремал. Снились ему мама, ее теплые руки и тревожный голос.
— Женя, Женя… Ты где, сынок?..
И не было сил подать голос, и от отчаяния захотелось заплакать.
Но плакать Женька уже не мог. Детство кончилось, он стал мужчиной.
* * *
