Не выдержав, Папкин вышел в коридор, подкрался к двери, заглянул.
— Четыре минуты до конца второго раунда, — сказали в комнате.
— Свин! — позвал Папкин.
— Чего? — Толик сердито повернулся.
— Тебе хоккей нравится? — Ничего, — Толик погладил себя по животу и развалился на диване.
Папкин не нашелся, что бы еще у него спросить, попятился, вернулся к Мамкин.
— Он отвечает, — молвил он деревянным голосом. — Он на меня реагирует.
— Уй! — Мамкин тихо взвизгнула и бросилась ему на шею.
Папкин взволнованно налил себе полную кружку крепчайшего кофе, тут же про нее забыл и стал расхаживать по кухне, бесцельно подбирая и ставя на место разные предметы.
Мамкин схватила телефонную трубку, набрала номер. Прозрачные кнопочки светились подводным светом.
— Я вас слушаю, — послышался голос методиста.
— Добрый вечер, — сказала Мамкин и взволнованно назвалась. — Мы вам звоним… Мы хотим просто сказать, что… Что все у нас лучше и лучше!
— Так и должно быть, — уверенно ответил методист. — Все было проще, чем я ожидал.
Мамкин, хотя она уже звонила методисту и подробно рассказывала о радостных сдвигах в состоянии Толика, сбивчиво повторила сегодняшнюю сводку.
— Все замечательно, — терпеливо ответил тот. — Он что-то положил в свою красную руку… когда с ней встретился… Не знаю, что, это его личный секрет. И вот она убралась. Извините. Ко мне пришел посетитель. Позвоните утром, если возникнут какие-нибудь вопросы.
Последнее условие он подчеркнул.
— Спасибо! — Мамкин уже отключилась, но все продолжала благодарить: — Спасибо… спасибо…
— Пап! Мам! — до них донесся капризный призыв Толика. — Почините кнопку!
Папкин и Мамкин бросились в комнату. Экран был заполнен шуршащим «снегом», а Толик с досадой вертел в руках пульт.
— Дай-ка мне, Свин, — Папкин отобрал штуковину и вернул изображение на место. Толик, облегченно вздохнув, оседлал подушку и начал впитывать рекламу «имодиума».
Охотник целился в огромного медведя, но тот лишь громко хохотал и доставал откуда-то из-за спины пластинку таблеток. "Медвежья болезнь? Забудьте! Примите имодиум!"
Толик восторженно захохотал и задрыгал ногами.
— А-а-а! — вопил он, показывая пальцем на экран. — У него живот прошел — правда, Папкин?
Вместо Папкина улыбнулась Мамкин.
— Ты только сейчас понял? Этого мишку уже месяц показывают.
— Ты что! Я его никогда не видел!
— Да не мог ты не видеть. Сидел в углу, телевизор работал, и мишка через каждые полчаса.
— Нет, не видел!
— Отстань от него, — шепнул Папкин. — Может быть, он не воспринимал. Не спорь.
Мамкин отправилась делать оладушки.
— Дядя доктор передает тебе привет, — осторожно сообщил Папкин. — Он спрашивал, как твои дела.
— Какой дядя доктор? — рассеянно спросил Толик. Он уже отвлекся от экрана и сосредоточенно рассматривал свой нательный крестик.
— Ну, как — какой? Тот, к которому мы ходили.
— Не помню никакого дяди доктора, — пробормотал Толик.
Папкин присел на краешек тахты.
— Ты не помнишь доктора?
— Не-а, — тот продолжал вертеть крестик. — "Спа-си и со-хра-ни", — прочитал он по складам. — Здесь написано "спаси и сохрани", а почему — я не знаю, такая надпись, наверно, так надо…
Весело болтая про крестик, Толик уже не обращался к Папкину и беседовал сам с собой. Папкин поймал себя на мысли, что знание смысла надписи должно представляться великим благом, но он почему-то был рад неведению сына и хотел, чтобы оно продлилось как можно дольше.
Толик, наконец, оставил крестик в покое и потянулся за пультом.
Папкин вернулся на кухню. Там он озабоченно хлебнул чуть теплого кофе и вперился взглядом в спину Мамкин, которая помешивала в миске деревянной ложкой.
— Мамочка! — окликнул ее Папкин. — Он доктора не помнит.
— Да ты что? — Мамкин изумленно обернулась.
— Он тебя дразнит.
— Не похоже.
— Совсем-совсем не помнит?
— Я не уточнял, — огрызнулся Папкин с раздражением. — Какая разница? Хоть бы и не совсем.
— Может быть, это входило в процедуру, — догадалась Мамкин и снова взялась за ложку. — Ему так велели. Загипнотизировали — и приказали все забыть.
— Он говорил, что гипноза не будет.
— Ну, что-то другое было. Позвони и спроси, если это тебя так беспокоит.
— Да нет, — неуверенно сказал Папкин. — Оно и к лучшему. Не то воспоминание, за которое стоит цепляться. Он включил приемник, но слушать не стал. Подсел к столу, забарабанил пальцами по скатерти.
4
— Я должна вам сказать, что у Толика, по-моему, еще остались проблемы, — сказала воспитательница.
Мамкин встревоженно посмотрела на Толика, который прыгал вокруг башни из огромных разноцветных кубиков. Американская фраза перенесла ее в реальность американских же фильмов про серьезные проблемы, решение которых требует особого мужества. Например, у маленького героя обнаруживается лейкемия или СПИД, однако общими стараниями ему все же удается реализовать себя, и победитель безмятежно, с угасающей улыбкой на губах, отбывает в мир иной.
— Он, конечно, изменился к лучшему, — заспешила воспитательница. — Но у него что-то с памятью.
— С памятью, — упавшим голосом повторила Мамкин.
— Две недели назад мы учили стихотворение про зяблика. Он выучил, с выражением прочитал. А сегодня не помнит ни строчки. И утверждает, что вообще никогда не учил этот стих.
— Мы с ним поговорим, — у Мамкин задрожали губы. — Толик! Толик! Пойдем, сынуля, домой, собирайся.
Толик помчался в раздевалку.
На улице он оживленно рассказывал про какую-то черепаху. Мамкин покорно кивала, удивляясь, что ватные ноги каким-то чудом ей служат. С рекламного щита на нее смотрел недобрый Дед Мороз, похожий на дежурного педиатра.
— А что там с зябликом? — спросила Мамкин, когда Толик на миг замолчал, чтобы проглотить слюну.
— Ничего! — легко отозвался Толик. — Все она выдумывает. Я таких стихов не знаю! Ой, что это там, смотри!
Он потащил ее за руку. Мамкин проследила за его взглядом и поняла, что речь шла об открывшемся на днях зоомагазине. Витрина была расписана аляповатыми рыбками и кисками. Ступеньки уходили в подвал.
— Мы же тут были. Тут зверюшек продают, корм для них, клетки…
— Нет, не были! Я хочу посмотреть!
