Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 96
Упал лапоть. Самодельный. Грубой работы. Лапоть выглядел как-то жалко. На меня даже какая-то сентиментальность навалилась непотребная, пожалел я поэта вдруг, хотя вообще-то поэтов ненавижу, один Перец чего стоит.
Перец тоже заметил лапоть и тоже посмотрел вверх.
Я забрался в седло, пристегнулся. Спросил:
— Опять над облаками пойдем?
— Опять, — кивнул Перец.
После чего ткнул Кия в бока пятками. А я не ткнул, я зубом цыкнул, два раза, что означало «взлет».
Обратный путь показался мне короче. Это, наверное, оттого, что я все время спал. А проснулся потому, что резко похолодало. В сей раз мы не падали, медленно опускались. Выглянули из-за облаков. Город не изменился. А чего ему было меняться?
Потом возле норы мы долго ругались, кому волочь Ракитченко внутрь. В конце концов мне надоело ругаться, и потащил я. Ракитченко был нетяжелый, к тому же возле входа в нору домовитый Яша припас тележку, сделанную из детской коляски. Я сгрузил Ракитченко на тележку и покатил вниз.
Перец остался у входа, сказал, что сейчас подойдет. Прогнал. Наверняка будет любоваться своим новым ножом-ложкой. Что за герой мне попался? Мелкий клептоман какой-то…
Я спускался в пещеру. Становилось теплее и темнее, встречный ветер гнал запах каши и сушеных грибов, и от этого запаха мне снова захотелось спать.
Яша Автохтон как всегда возился возле полевых кухонь и имел счастливый вид. У него всегда такой вид, Яша — наивное существо. Перец вроде когда-то жизнь ему спас, и теперь Яша и все его потомки у него в услужении будут, что наполнит их жизнь смыслом.
Я свалил поэта на кучу с углем.
— Припасы? — осведомился Яша.
— Угу. Освободи его от сетей, он нам скоро понадобится.
— Варить будем? — совершенно спокойно спросил Яша.
Завернутый в сети замычал.
— Сначала нафаршируем. Гречневой кашей, — так же спокойно ответил я.
А потом вдруг подумал, что хватит все время шутить. Я все время шучу и шучу, а на самом деле ничего смешного-то и нет.
— Ладно, — сказал я, — разверни его просто, варить не будем.
— Слушаю, второй сагиб, — кивнул Яша.
Второй сагиб! Вот так всегда. А кто сказал, что я второй? Кто? Может, я, наоборот, первый?
Яша выхватил из-за пояса кривой кинжал и быстро, с виртуозностью опытного торговца рыбой, разрезал сети. На уголь съехал Ракитченко. Отряхнулся и предстал.
Как-то он изменился. Голова изменилась. Была сейчас лысая, а посередине оселедец. Длинный довольно. Раньше, насколько я помнил, у Ракитченко оселедца не было. Видимо, отрос. Поэт изменил имидж.
Я щелкнул пальцами, и Яша предупредительно вручил мне в руки миску с кашей. Сунул ее Ракитченко, тот посмотрел на меня с тупизной. И я на него с тупизной. Насколько я помнил, Ракитченко был повыше ростом. И пошире в плечах. А этот был мелким. Вряд ли за время, прошедшее с поэтического дристажа, он так стоптался. И оселедец еще…
И тут я понял, что это не Ракитченко, и сразу устал окончательно. Потому что узнал придурка — это был Тытырин. Тот самый, в избушке которого мы отдыхали. Тоже, кстати, поэт. Он еще спер у меня платину. Всю ту, которую я добыл в честном бою в Деспотате. Кажется, в своем рескрипте Перец называл его недопоэтом. Кажется, мы должны были его обезвредить.
Обезвредили. Перец может быть доволен.
— Какие люди! — сказал я равнодушно и отобрал кашу у негодяя. Не заслуживал он каши.
И снова щелкнул пальцами. Послушный Яша подал мне нож.
— Это не я! — тут же взвыл Тытырин и тряхнул оселедцем. — Не я, поверьте, клянусь Беловодьем! Это Пендрагон! То есть Ляжка! Он заставил меня! Искусил кривденью, Березань на земле обещал, все как есть! О-о-о! И повелся я, и стал слаб, паки жужелица малая… Короче, он мне угрожал угрозами стра-а-шными!
— Как? — спросил я ради интереса.
— Как? Как он угрожал мне? Запугивал запугами ужа-асными…
— Как угрожал? Как запугивал? Конкретно!
Тытырин поглядел на нож и тут же стал конкретным. В своем понимании.
— Сказал, что вырежет у меня на спине, как коварный печенеже во засаде на Святославе княже…
— Что вырежет? — остановил я ненужные тут рассуждения о древнерусских приключениях.
— Поэму, сочинение свое приснопакостное.
— «Шагреневый трактор»? Нормально говори, по-русски! У меня были трудные три года, я устал от некоторых вещей. Ты понял?!
Это я уже проорал.
— Понял, понял, — покивал Тытырин. — Ты устал от некоторых вещей.
— А от каких вещей я устал, знаешь? — Я зловеще растянул глаза пальцами.
— От каких вещей ты устал?
— Я тебе перечислю. Устал от придурков. Если ты успел заметить, тут полным-полно придурков. Тут все придурки! Мне даже кажется, что я сам придурок, меня уже пропитали здешние придурочные ветры. Я устал от оригиналов. Вы тут все такие оригиналы, что даже глазам щекотно. Иду туда — там оригиналы на метлах летают, иду сюда — тут оригиналы стихи читают… Почему вы все стихи сочиняете, а? И сплошь дрянные, дрянные, дрянные! Хоть бы для интереса кто-нибудь сочинил хорошие стихи… Это же не Страна Мечты, а Страна Дрянных Поэтов!
— Да-да, — неожиданно быстро согласился Тытырин, — дрянных поэтов теперь немерено. Я сам прозаик, между прочим…
Но я его не слушал, я продолжал:
— Я устал от придурков с саблями, от придурков с луками, от придурков с базуками…
— Понятно, понятно, — успокоил меня Тытырин. — Я понял все…
— Тогда рассказывай, баран, идиот. Хорошо рассказывай. Ручь шла о «Шагреневом тракторе»?
— Нет, не о «Тракторе», — покачал головой Тытырин. — «Беспредел». Он говорил про «Беспредел медведей». Как все тогда уснули, он мне и давай угрожать. Укради, говорит, платину, потом вместе поделим. И представьте теперь: я поэт-почвенник, а у меня на спине такое… Постмодернизм ведь! А платина утонула, честное слово…
Тытырин рассказывал, а я думал, что он, может быть, и не врет. А может, врет. Разницы никакой. Никакой, а скука все равно…
Появился Перец. Поглядел на нашу добычу, все сразу понял, сел на уголь.
— Где Ракитченко? — спросил строго.
— Какой Ракитченко? — не понял Тытырин.
Перец поглядел на походную кухню.
— А… — вспомнил Тытырин. — Ракитченко, ну как же. Талантливый парнишка, хотя с рифмами у него проблемы, надо много работать. И тематика какая-то посторонняя… Да, да, помню его, как сейчас. Я как раз тогда в уединении был, ну, осмысливал результаты фестиваля, и приходит Ракитченко. Взволнованный такой, окрыленный. Говорит, что хочет вернуться… Хотя нет, не так было… ваши перелеты всю память отшибли. Это я к нему пришел. А он как раз под лодкой лежал, новые стихи сочинял. Мне, между прочим, первому прочитал. Странная тематика — про то, как будто бы в обычную реку заплыл кит… Короче, в его духе.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 96
