— Доброе утро, обожаемые дети, — поприветствовала Тракарна.
Страмаццо лишь рассеяно кивнул.
— Доброе утро, мадам Тракарна и мессер Страмаццо, — хором ответили дети.
Кто-то из младших закашлялся и не смог закончить фразу. Тракарна строго нахмурила лоб, и малыш сразу вытянулся по ниточке.
— Наступил рассвет ещё одного чудесного дня, в который вы сможете узнать доброту, великодушие, щедрость и благородство вашего благодетеля. Нашего благодетеля. Благодетеля всех людей. Нашего покровителя. Нашего защитника. Мы все любим…
— Судью-администратора Далигара и прилегающих земель, — хором ответили дети.
Простуженный малыш опять не договорил до конца из-за приступа кашля. Роби слышала кашель прямо за спиной, но она не смела повернуться и посмотреть, кто это. В длинном и разнообразном перечне запретов, наложенных Тракарной, крутиться во время её речей называлось «наглостью» и в зависимости от обстоятельств наказывалось от одной до шести оплеух. Роби казалось, что кашляла Иомир, но она не была уверена.
— Мы все… — снова начала Тракарна.
— Благодарны, — продолжили дети.
— Нашему любимому…
— Судье-администратору Далигара, нашей любимой земле, единственной во всём мире, ради которой стоит жить и умереть…
Ага, особенно умереть — намного легче и правдоподобнее. Жить на этой земле стало нелёгкой задачей, и требовались удача и сноровка для выживания в Далигаре. Снова кашель. Теперь у Роби не осталось сомнений — это Иомир.
— Без него вы были бы… — раздражённо продолжала Тракарна.
Роби вспомнила о родителях: не было бы Судьи-администратора Далигара и прилегающих земель, они были бы ещё живы и она сейчас спала бы под тёплым одеялом у себя дома, а проснувшись, на завтрак кушала бы молоко, хлеб с мёдом, яблоки и иногда немного сыра.
— Потерянные и отчаявшиеся, — ответил детский хор, — дети жалких и недостойных родителей.
Сытые и довольные, добавила про себя Роби, она-то уж точно, и Иомир, и все те, чьи родители умерли от бед и лишений. До того времени, когда Судья-администратор Далигара и прилегающих земель решил полностью реорганизовать жизнь народа по каким-то своим представлениям о любви и справедливости, невозможно было по-настоящему голодать на земле, где росли фруктовые сады, огороды сменяли виноградники и коров в полях было почти столько же, сколько и цветов. Даже во время Великих дождей, когда господствовала мгла, жители не знали настоящей нужды. Сейчас же нищета стала повседневностью, нормой, правилом. Телеги, до верха наполненные зерном и фруктами, каждое лето отправлялись в Далигар, где ими, может быть, мостили улицы, потому что съесть всю эту еду было вне человеческих возможностей.
Не будь Судьи, они не стали бы и сиротами. Они жили бы в мире, где единственным, ради чего людям стоило бы умереть, были их собственные дети.
— Или ещё хуже, — снова раздался голос Тракарны.
В этот момент хор умолк.
— Дети родителей-эгоистов, — последовал голос одной Иомир, но она снова закашлялась и проглотила последний слог.
Роби набрала воздуха — была её очередь солировать:
— Или эгоистов и защитников эльфов, — быстро добавила она, надеясь, что это один из тех счастливых дней, когда всё закончится быстро.
Но её постигло разочарование. Всё-таки сегодня был день, когда требовалось уточнять детали. Тракарна подошла поближе, и улыбка её стала нежней.
— Именно так, — объяснила она, — твои родители были…
— Эгоистами, — пробормотала Роби, стараясь заострить внимание на менее тяжком преступлении.
Ведь то, что её родители могли, хотя бы в мыслях, защищать эльфов, казалось девочке настолько ужасным, что страшно было даже думать об этом.
— Громче, дорогая, громче!
— Э-го-и-сты, — проскандировала Роби.
— И что это значит?
— Что они не делились своим богатством.
Роби вспомнила их «богатство» — мамины сушёные яблоки, папины утки, фруктовые деревья за домом. Мама с папой работали с утра до вечера, и в результате в подвале у них всегда были запасы еды, а в огороде возвышалась гора капусты. Потом появились воины.
— Правильно, дражайшие дети, — объясняла Тракарна, в то время как Страмаццо рассеянно кивал в такт её словам, — это ужасно, у-жас-но — не делиться своими доходами, быть привязанными к своим богатствам.
Она раздражённо прервалась: взгляд Роби был прикован к фиолетовым сапожкам наставницы, расшитым золотом и с маленькими жемчужинами на каждом вышитом крестике. Честно говоря, опускаясь к земле, взгляд сам волей-неволей падал на них, а тот единственный раз, когда Роби попыталась говорить с Тракарной, не опустив глаз, она помнит до сих пор.
— Золотые сапожки — не для меня лично, — гневно прошипела Тракарна, — такая обувь подобает официальному представителю Далигара, которым я являюсь. И, будучи смиренной и скромной подданной, я обязана их носить, — объяснила она медленно, обращаясь к ним, словно к недоразвитым.
Она вздохнула и оглядела детей. Роби тоже мельком бросила взгляд вокруг. Да, не очень воодушевляющее зрелище: дети были босые, в конопляных рубахах грязноватого цвета, с жирными и нечёсаными волосами, падавшими на худые грязные лица. Однажды Роби заплела волосы Иомир в косички, но это сочли «легкомысленным поведением», в наказание — на час больше работы и лишение ужина для обеих.
Иомир снова закашлялась, и Тракарна грустно посмотрела на девочку, искренне огорчённая этим проявлением низкой неблагодарности.
— Ты сегодня всё время перебиваешь, Иомир, — мягко промолвила она, приближаясь к девочке.
Иомир попыталась подавить кашель и чуть не задохнулась.
— Что ж, останешься без завтрака, — добавила Тракарна с лёгким вздохом разочарования.
Потом наставница повернулась и приказала двоим из старших ребят, Крешо и Морону, раздать всем по яблоку и по горсти каши. Порцию Иомир они могли разделить между собой. Крешо и Морон радостно переглянулись. После завтрака мальчики должны были отвести детей в поле косить последнюю траву, а потом проследить за сбором дров. Иомир смогла удержать слёзы до ухода Гиен и только потом разрыдалась. Дети высыпали на свежий воздух и выстроились в очередь, все, кроме Роби, которая задержалась в спальне, и Иомир, забившейся в угол и тихо всхлипывающей.
Роби подумала о съеденном яйце. Сегодня голод ей уже не грозил.
Она взглянула на маленькую Иомир, отчаянно плакавшую спрятав лицо в ладошки.
Роби, отойдя подальше в тень, достала из потайного кармана яйцо куропатки и быстро очистила его от земли, после чего подошла к малышке и всунула яйцо Иомир в руки.
— Не переставай плакать! — шёпотом приказала она. — И съешь его вместе со скорлупой, чтоб никаких следов не осталось.
