— Да, — сказала Изабелла, — ив довершение своего преступления он замышляет… Я не могу выговорить это!
— Что может еще превзойти сказанное тобою? — молвила Матильда.
Ипполита молчала, онемев от горя. Вспоминая недавние двусмысленные речи Манфреда, она убеждалась, что все, услышанное ею, — правда.
— Достойнейшая, дорогая госпожа моя! Государыня! Матушка! — восклицала Изабелла, бросившись в порыве внезапно нахлынувшего чувства к ногам Ипполиты. — Верьте мне, клянусь вам, я скорее приму тысячу смертей, нежели уступлю столь гнусному…
— О, это уже чересчур! — вскричала Ипполита. — Одно преступление влечет за собой другие! Встаньте, дорогая Изабелла, я не сомневаюсь в вашей добродетели. О, Матильда, этот удар слишком тяжел для тебя! Не плачь, дитя мое! И — прошу тебя — не ропщи. Помни, что он все же твой отец!
— Но вы моя мать, — с жаром сказала Матильда. — И вы добродетельны, вы безупречны! Как же, как же мне не сетовать?
— Ты не должна сетовать, — сказала Ипполита. — Полно же, все еще обернется к лучшему. Манфред, впав в отчаяние из-за гибели твоего брата, сам не знал, что говорит. Может быть, Изабелла неверно поняла его: у него ведь доброе сердце… И к тому же, дитя мое, ты знаешь еще не все! Нас подстерегает рок: десница провидения занесена над нами… О, если бы я могла спасти тебя от грозящего нашему дому крушения! Да, — продолжала она несколько более спокойно, — быть может, пожертвовав собой, я смогу отвратить несчастье от всех вас… Я пойду и скажу, что согласна на развод — мне безразлично, что станется со мной. Я удалюсь в соседний монастырь и проведу остаток дней моих в слезах и молитвах за свое дитя и… за князя!
— Вы слишком хороши для этого мира, — сказала Изабелла, — а Манфред ужасен… Но не думайте, госпожа моя, что ваша слабость может поколебать мою решимость. Я даю клятву, — внемлите же ей, ангелы на небесах…
— Остановись, заклинаю тебя! — вскричала Ипполита. — Помни, что ты не можешь распоряжаться собою: у тебя есть отец…
— Мой отец настолько благочестив, настолько благороден, — перебила ее Изабелла, — что никогда не прикажет мне совершить нечестивое деяние. А если бы он даже и вознамерился приказать, может ли отец заставить дочь поступить низко и подло? Я была помолвлена с сыном князя: могу ли я выйти замуж за отца моего жениха? Нет, государыня моя, нет! Никакая сила не приневолит меня разделить ложе этого мерзкого человека. Он мне ненавистен и отвратителен! Божеские и человеческие законы запрещают… И неужели я могла бы забыть мою дорогую подругу, мою Матильду, и ранить ее нежную душу, причинив зло ее матери, которую она так обожает, — моей собственной матери, — ибо я никогда не знала другой?
— О, она мать нам обеим! — вскричала Матильда. — Как бы мы ни любили, ни обожали ее, этого всегда будет мало!
— Мои дорогие дети, — сказала растроганная Ипполита. — Ваша любовь покоряет меня, но я не могу отступать от того, что нахожу справедливым. Мы не вправе сами выбирать пути: господь бог, наши отцы, наши мужья — вот кто призван определять их за нас. Ждите же терпеливо, пока вам не сообщат решение Манфреда и Фредерика. Если маркиз согласится принять руку Матильды, я уверена, что она охотно подчинится родительскому усмотрению. Может быть, господь поможет нам и отвратит от нас остальное. Но что с тобой, дитя мое? воскликнула она, ибо в этот момент Матильда без слов рухнула к ее ногам, проливая горючие слезы.
— Нет, не отвечай, дочь моя! — сказала Ипполита. — Мне не должно слышать ни одного слова, перечащего воле твоего отца.
— О, не сомневайтесь в моем послушании, в горьком моем послушании ему и вам. Но могу ли я, когда на меня изливается такая любовь, такая безграничная доброта, скрывать от лучшей из матерей свои чувства?
— Подумайте, что вы хотите сказать, Матильда? — перебила ее Изабелла, задрожав. — Возьмите себя в руки!
— Нет, Изабелла, — отвечала та, — я была бы недостойной дочерью такой несравненной матери, если бы скрывала в тайниках своей Души чувство, которого она не благословила. Увы, я уже оскорбила ее: я позволила страсти закрасться в мое сердце и не призналась ей в этом, но сейчас я отрекаюсь от этого недозволенного чувства и даю обет господу и матери моей…
— Дитя мое, дитя мое! — воскликнула Ипполита. — Что за слова ты говоришь? Какие новые беды уготовила нам судьба? Ты, ты… влюблена? В это грозное для всех нас время…
— О, я сознаю свою вину, — промолвила Матильда, — я отвратительна самой себе, ибо причиняю боль родной матери. Она для меня дороже всего на свете… О, я никогда, никогда не взгляну на него снова!
— Изабелла, — сказала Ипполита, — вы посвящены в эту тайну, и что бы ни пришлось мне узнать сейчас — говорите!
— Как! — воскликнула Матильда. — Неужели я так попрала любовь матери, что она не хочет даже позволить мне самой рассказать, в чем я повинна. О, несчастная, несчастная Матильда!
— Вы слишком жестоки! — сказала Изабелла Ипполите. — Как можете вы видеть страдания этой добродетельной души и не сочувствовать им?
— Я ли не жалею свое дитя! — воскликнула Ипполита, заключая Матильду в объятия. — Я знаю, что она добра душой, исполнена благонравия, любви к ближним и чувства долга. Я охотно прощаю тебя, дорогая дочь, единственная моя надежда!
Тут девушки рассказали Ипполите об их обоюдной склонности к Теодору и о решении Изабеллы уступить его Матильде. Ипполита пожурила их за неблагоразумие и растолковала, насколько невероятно, чтобы отец любой из них согласился отдать свою наследницу за бедняка, хотя бы и благородного происхождения. Она несколько утешилась, узнав, что обе влюблены еще совсем недавно и что до сих пор у Теодора, скорей всего, не было оснований подозревать в этом ни ту, ни другую. Однако она строго наказала обеим избегать встреч и разговоров с ним. Матильда с жаром обещала неукоснительно выполнять распоряжение матери, но Изабелла, тешившая себя мыслью, что она хочет только одного — устроить брак своей подруги с Теодором, не могла твердо решиться избегать юношу и не сказала ничего.
— Я отправлюсь сейчас в монастырь, — сказала Ипполита, — и попрошу отслужить лишнюю обедню во избавление наше от всех этих бед.
— О матушка, — воскликнула Матильда. — Вы хотите покинуть нас, хотите укрыться в святом убежище и позволить тем самым отцу осуществить свои пагубные намерения. Горе нам! На коленях умоляю вас не делать этого… Ужели вы оставите меня, чтобы я стала добычей Фредерика? Лучше я последую за вами в монастырь…
— Успокойся, дитя мое, — ответила Ипполита. — Я сейчас же вернусь. Я никогда не покину тебя — разве что мне дано будет убедиться, что такова божья воля и что это послужит тебе же на пользу.
— Не обманывайте меня, — сказала Матильда. — Я не выйду за Фредерика, пока вы не прикажете мне. Увы! Что будет со мной?
— К чему эти возгласы? — удивилась Ипполита. — Я же обещала тебе вернуться…
— Ах, матушка! — воскликнула Матильда. — Останьтесь и спасите меня от меня самой. Тень неудовольствия на вашем лице больше значит для меня, нежели вся суровость отца. Я отдала свое сердце, и вы одна можете заставить меня взять его обратно.
