— И тем более Клеопатра! Поэтому я пригласил ее в «Икар».
— Знаю я этот бар. В нем собираются любители оторваться.
— Вот-вот. Бармен, говорят, — наш осведомитель…
— Иначе бы ни один из скрытых баров не просуществовал и дня. Ты запись делал?
— Конечно. Как только мое личное свидание переросло в служебное — так сразу включил камеру. Поскольку материал показался мне важным, записывал не видеовариант, а полный.
— Перебрось вирт-запись на мой ком.
— Уже. Между прочим, Клео по-прежнему хочет тебя видеть. Она сказала, что будет каждый день ждать тебя в «Икаре».
— Пускай ждет, если ей больше делать нечего.
— Я показал Клеопатре твою любимую личину.
— Зачем?
— Она попросила. Вдруг ты стесняешься…
— С этого дня я буду ходить в вирт только под другими личинами.
— Извини.
— Ты где сейчас будешь?
— В реале. Нужно изучить материалы, которыми ты нас забросал.
— Возможно, я тебя позову.
Удалившись в кабинет, я надеваю шлем и отыскиваю в своей почте сделанную Юрчиком запись.
Бар «Икар» размещается на верхней площадке высокой башни с зубцами. Убранство самое простое: прилавок с двумя бочонками вина на краях, на стойке старинные пузатые бутыли, десяток грубо сколоченных деревянных столов и такого же вида стульев — но стандартного, конечно, размера. Внизу, у подножия башни средневековый город. Маленькие домики с черепичными крышами, узкие улочки, грузовой транспорт — телеги, легковой — тарантасы, вместо мотоциклов — верховые лошади.
Над городом летают, раскинув руки, словно крылья, несколько парней и девушек. Пара асов демонстрирует фигуры высшего пилотажа, новички с трудом сохраняют равновесие и очень напоминают людей, впервые вставших на роликовые коньки.
Я вижу сейчас то, что видел Юрчик, когда был в баре. Он молодец, смотрел во все стороны, так что я быстро осваиваюсь и начинаю ориентироваться в обстановке, пожалуй, не хуже Смирнова.
Напротив меня сидит девушка. Она что-то говорит, я что-то отвечаю, но слов не слышно: Юрчик стер аудиотрек. Правильно сделал, мне слушать болтовню молодых людей совершенно не интересно, информации в таких разговорах очень немного, одни эмоции и неосознанная демонстрация сексуального интереса к особи противоположного пола. Юрчик явно неравнодушен к Клео — его взгляд все время возвращается то к ее лицу, то, гораздо чаще, к груди. Как будто в вирте есть хоть одна женщина с некрасивой грудью! Впрочем, если виртело «Клеопатра» делали с этой юной леди, Юрчик не так уж и не прав.
Клео резко исчезает из поля моего зрения, и вместо нее я вижу высокого белокурого юношу в светлом костюме.
Видно, Юрчик вырезал часть записи, не относящуюся к делу. Правильно. Время шефа нужно ценить.
Лицо юноши мне знакомо. Юрчик прав: он очень похож на Заратустру. И чем-то привлекает к себе внимание. Чем? Пожалуй, раскованностью движений, абсолютной их естественностью. Что ни говори, а вирт пока еще не полностью имитирует реал. Виртляне напоминают персонажей кинематографа вековой давности — их движения несколько угловаты и порывисты — точнее, отрывисты. А Заратустра… Такое впечатление, что он родился в скафе.
Если, конечно, это он.
Интересно, что у него за модель. Наверняка не дешевая «фара», этим новоделам еще далеко до совершенства. Неужели новое поколение прессор-сенсорных хомоскафов настолько хорошо? Впрочем, почему бы и нет? Прогресс нельзя остановить, его можно только замедлить или ускорить. И, кажется, кому-то в очередной раз удалось сделать последнее.
Заратустра легко вспрыгивает на один из зубцов башни и делает стойку на руках.
На него смотрят, но без особого интереса — просто потому что белая фигура, резко изменяющая очертания, поневоле привлекает внимание. Но Заратустра, уловив момент, когда на нем скрестилось несколько взглядов, оттолкнулся руками и медленно поплыл вверх, плавно переворачиваясь с головы на ноги. Приняв вертикальное положение, он пошел по воздуху к центру башни и завис метрах в пяти над ее верхней площадкой.
Заратустра нарушил не только закон гравитации, но и неписаный закон бара «Икар»: здесь по воздуху не ходят, не зависают на месте, подобно вертолетам и мухам, — здесь летают, аки птицы.
По бару проносится ропот возмущения. Бармен энергично машет рукой с опущенным вниз большим пальцем: дескать, давай на посадку, воздушный хулиган! Но Заратустра в ответ начинает выделывать в воздухе замысловатые па.
Похоже, он танцует модный танец.
Кто-то свистит, кто-то топает ногами. Один из летунов проносится мимо Заратустры и чиркает его ладонью по голове. Но Заратустра, мгновенно перехватив руку, сбивает летуна, и тот, войдя в штопор, падает на один из столиков. Девица, пред испуганные очи которой он пал, визжит, ее парень вскакивает и пытается помочь летуну подняться. Но тот не подает признаков жизни. Выглядит сбитый ас довольно странно: лежит вроде на столике, но ноги и руки выходят далеко за столешницу, словно у летуна столбняк. Конечно, в реале он, чуточку испугавшись, всего лишь упал на пол в своем кабинете. Ну, получил пару ушибов и максимум один синяк. В вирте последствия могут быть гораздо серьезнее. Собственно, они уже начались: столик исчез, труп летуна опустился на пол. Локти девицы — в реале она по-прежнему сидит за стандартным столом в своем кабинете висят в воздухе.
Бармен подходит к поверженному летуну, накрывает его простыней. Исчезновение трупа — зрелище не для слабонервных. Хоть бар и скрытый, те пункты Хартии, которые можно не нарушать, бармен соблюдает.
— Эй, ты! — кричит он Заратустре, спокойно наблюдающему за происходящим с высоты пять-шесть метров. — Слезай оттуда!
— А что, собственно, произошло? — удивляется Заратустра.
— Ты убил виртлянина и должен ответить за это по всей строгости закона! — объясняет ему бармен.
— Да бросьте! Никого я не убивал, и вы это прекрасно знаете.
— Во всяком случае, ты убил его виртело. И теперь летуну придется заново учиться даже ходить, не то что летать.
— Вам Винтерпол сказал такую глупость или вы сами ее придумали? удивляется Заратустра.
— Это не глупость. Есть Хартия, и никто не имеет права ее игнорировать.
— И это говорит содержатель скрытого бара? — смеется Заратустра.
— Ну, некоторые пункты Хартии излишне категоричны. Опытные виртляне могут нарушить их без вреда для себя и окружающих, — оправдывается бармен.
Заратустра, оказывается, не так прост, как я полагал вначале. Хартию нарушил он, но оправдывается почему-то тот, кто пытается ее защитить.
— Вот и я сделал то же самое: отменил излишне суровый пункт о новом виртеле, которое должен неделями осваивать виртлянин, ставший всего лишь жертвой несчастного случая, — узурпирует Заратустра право устанавливать и отменять законы.
