Когда наконец, он усадил ее на лесной поляне, густо росшей травой, и остановился, она еле дышала, но и он задыхался почти так же, как она. Он стоял над ней темным дуэтом в слабом лунном свете и казался ожившим воплощением всех ее детских ночных кошмаров. Молчаливый, безликий демон, чернее самой ночи, страшнее всего, что могло изобрести дневное воображение. И он был уверен, что она станет его женой!
Она заплакала и закрыла лицо руками. Она не хотела плакать перед ним, но ничего не могла с собой поделать.
Она сделала все, что могла, но этого оказалось недостаточно. Хладнокровно и умело он выследил ее, и теперь она действительно была полностью в его власти.
Она не знала, что ее ждет. В лучшем случае — злобные обвинения и угрозы. В худшем — побои. Она пыталась утешить себя тем, что убивать ее он не станет, после того как выловил из реки, хотя такое искушение у него наверняка было. Но он ничего не говорил и не сделал к ней ни шагу, и тогда она подняла на него грязное, залитое слезами лицо.
Однако сэр Корбетт вообще не смотрел в ее сторону. Его глаза были прикованы к вороному жеребцу. Едва различимый в темноте, конь медленно выбирался на берег, припадая на переднюю ногу, и было очевидно, что каждый шаг причиняет ему боль.
Сэр Корбетт сразу рванулся к коню, но вдруг остановился и обернулся к ней. Он опустился рядом с ней на одно колено, поднял тяжелую прядь ее спутанных волос и слегка потянул за эту прядь.
— Ты сделала все, что могла, чтобы высмеять меня. Чтобы меня опозорить. — Он потянул ее за волосы чуть сильнее. — Чтобы меня утопить.
Затем он низко наклонился, так что его лицо оказалось почти рядом с ее лицом. Даже в темноте она с ужасом ощутила, каким бешенством сверкают его холодные серые глаза.
— Но если окажется, что из-за тебя Кисмет искалечен навсегда, то ты пожалеешь, что на свет родилась!
Он не оставил ей времени для ответа, и, по правде говоря она и не хотела отвечать. Она могла лишь оставаться там где была, и с тревогой наблюдать, как бережно ведет он коня до берегу вверх, выбирая более пологий склон. Потом он легкими умелыми движениями ощупал поврежденную ногу, то и дело поглаживая коня и все время приговаривая непонятные ласковые слова.
Несмотря на свой страх, Лиллиана не могла ошибиться: между конем и его хозяином существовало несомненное понимание. Такое случается не часто, думала она. Будь это не он, а кто-нибудь другой, она искренне восхищалась бы им. А так ее страх только усилился: ведь она была уверена, что этот доблестный рыцарь израсходовал на боевого коня весь запас своих добрых чувств.
Лиллиана сидела на траве, скорчившись и обхватив руками колени, когда Корбетт провел коня мимо нее.
— Поднимайся и пошли, — кратко приказал он, даже не позаботившись взглянуть, повиновалась ли она ему.
Но Лиллиана хорошо понимала, что сейчас нельзя ему перечить. Больше ничего не было сказано между ними, когда они пустились в обратный путь: молчаливый рыцарь, прихрамывающий конь и несчастная, поникшая девушка.
Глава 7
Лиллиана не смела расспрашивать сэра Корбетта, но в голове у нее кружились сотни вопросов. Как он собирается поквитаться с ней? Не думает ли он, что они так и будут плестись пешком всю ночь, чтобы успеть вернуться к венчанию? Есть ли у нее хоть единый шанс спастись от него? Но он вообще не говорил ничего, и, оставленная наедине со своим воображением, она начала предполагать худшее.
Сэр Корбетт нарушил свое гневное молчание лишь тогда, когда они приблизились к какой-то хижине. Он разбудил спящего пастуха, который с готовностью согласился услужить суровому рыцарю. После того как Кисмет был удобно устроен в овчарне пастуха, сэр Корбетт обратился к пастуху и вручил ему золотую монету.
— Ты получишь вторую такую же монету за труды, если запомнишь то, что я тебе скажу. Отправляйся немедленно в Оррик. Говори только с сэром Рокком или с сэром Бартоном, и не бойся их побеспокоить. — Он метнул в сторону Лиллианы пронзительный взгляд. — Скажи лорду Бартону, что его дочь со мной. Я сам присмотрю за тем, чтобы она была доставлена к венчанию вовремя.
В самом выборе его слов было нечто такое, что заставало Лиллиану затрепетать. Она могла выдержать холодную ненастную ночь. Даже с леденящим ветром она могла бы как-нибудь смириться. Но чтобы остаться одной с этим злобным, мстительным человеком…
Почти не сознавая, что она делает, она начала понемногу отдаляться от кружка, скудно освещаемого масляной лампой. Она обессилела от пережитых испытаний; она страдала от холода, и сильнее всех других чувств ее обуревал страх. Но сэр Корбетт — при том, что все его внимание, как казалось, было целиком отдано коню, — мигом уловил этот маневр Лиллианы.
— Стой где стоишь, женщина! На этот раз не надейся убежать!
Жестом он приказал пастуху отправляться в путь. Теперь его дурное настроение неминуемо должно было обратиться против Лиллианы: она осталась с ним одна. Она приготовилась к худшему: к вспышке ярости и даже к удару его тяжелой руки. Но, не дождавшись ни того, ни другого, она отважилась бросить в его сторону быстрый взгляд.
Сэр Корбетт не приблизился к ней. Он все еще стоял неподвижно, прямой и высокий; колеблющийся свет лампы выхватывал из темноты его мускулистую фигуру. Но вместо гримасы ярости, которую она ожидала увидеть, она встретила иной взгляд — задумчивый и как бы оценивающий. И выжидающий.
Сердце у нее забилось едва ли не вдвое чаще, когда она встретила этот взгляд, внушающий ей безмерную тревогу, но тогда лицо у него странно изменилось. Может быть, это была просто игра света, подумала она, увидев, как он в последний раз погладил морду своего боевого коня. Когда же он снова повернулся к ней, лицо у него являло собой просто маску самообладания, и Лиллиана не знала, что ей сейчас следовало бы испытывать, — облегчение или еще больший страх. Но, когда она неверной походкой направилась к хижине пастуха, сложенной из простого камня, она с тревогой услышала, что он следует за ней по пятам.
В хижине была лишь одна комната — очевидно, жилище неженатого мужчины. Благодатное пламя горело в небольшом очаге, и Лиллиану сразу потянуло поближе к теплу. Она опустилась на колени перед очагом, протянула к спасительному огню замерзшие пальцы и только тогда со стесненным сердцем огляделась по сторонам. Скудная обстановка состояла из квадратного стола, трехногой табуретки, скамьи и древнего деревянного сундука со стертыми кожаными петлями. Впрочем, в хижине было довольно чисто. И тепло.
Она слышала, как сэр Корбетт заложил дверь на засов, а потом вздрогнула, когда он еще передвинул тяжелый сундук и загородил им дверь. Затем он уселся на сундук, вытянув вперед длинные ноги, откинулся назад, опершись спиной на дверь, и принялся разглядывать Лиллиану.
Ей совсем не понравилась его довольная улыбка, потому что в этой улыбке не было ни грана теплоты. Но и вынести это затянувшееся молчание она не могла.
