И выяснил, что дело возбуждено, расследуется и будет направлено в суд. Мы обсудили ситуацию, пришли к выводу, что умысла на контрабанду у нее не было, и стали соображать, у кого какие выходы есть на транспортников, чтобы походатайствовать за Регину. Тут начался акт второй, те же и Филонов. Я подумала, что в моем кабинете сегодня просто штаб революции.
Филонов вошел румяный, пахнущий морозом, на волосах у него таяли снежинки, но, несмотря на это прическа выглядела идеально, волосок к волоску. Курточка на нем была явно побогаче, чем Колина. У меня в голове мелькнула мысль о том, что из всей нашей компании Регине больше всего соответствует именно он, по всем статьям.
Филонов соблюл все приличия, одарив Регину залпом заинтересованных взглядов, расшаркавшись, рассыпавшись в комплиментах, но при этом, к моему удивлению, не забывал и про меня, хотя в моем мозгу в этой ситуации вертелась только старая-старая песенка: «Не заводите вы, девчоночки, подруженьку-красавицу, а то цветы весенние все ей одной достанутся…»
Регина, конечно, опять оживилась, Филонов ей сказал: «Какая ерунда, я хорошо знаю авиатранспортного прокурора, мы все решим», после чего они с Региной быстро нашли общий язык на почве обсуждения преимуществ ее «фольксвагена» перед филоновским «крайслером», по крайней мере, он так это подал. Я уже ожидала, что сейчас они вдвоем удалятся проверять уровень масла в Регининой машине и больше к нам не вернутся, как вдруг Филонов в очередной раз поцеловал Регине ручку и, повернувшись ко мне, сказал:
— Уже поздно, Маша, я тебя провожу, ладно? Без меня не уходи, я только дежурную папку скину.
— А что с материалом? — полюбопытствовали мы с Лешкой.
— Все о-кей, возбудил изнасилование, пацанов закрыл.
— Ух ты! — удивились мы. — Что, с судебной перспективой?
— Да вроде все в порядке: девчонка вышла из кабака в три часа ночи, со своим парнем поссорилась, решила пойти домой одна. Вышла, темно, а тут машина знакомая, «быки» ее подвезти пообещали, а сами завезли на темную улицу и все поочередно поимели. У девчонки синяки везде, задний проход порван. Она из машины выскочила без сапога и пальто, забежала в первую попавшуюся парадную, позвонила в квартиру, дядька увидел, что девчонка на лестнице одна, открыл, вытер ей слезы, вызвал милицию, она милиционерам все рассказала, машину через час тормознули, там ее сапог и варежка, в общем, с доказательствами все в порядке, будут сидеть, я сказал, — он улыбнулся.
Пока все шло по плану: Коля Курочкин напросился провожать Регину, несмотря на ее намеки на крупного и здорового Сержа. Лешка остался писать обвинительное, а новый следователь Филонов заботливо усадил меня в темно-серый «крайслер», довез до дома и робко спросил:
— Маш, а можно мне посмотреть, как ты живешь? Я понимаю, что поздно, но я только на секундочку, кофейком растворимым напоишь, и ладно…
Мне было неудобно отказать ему, раз уж он потащился к черту на рога отвозить меня домой, хотя мог бы этого не делать.
— Пошли, — сказала я, положив руку на дверцу и приготовившись выйти.
Филонов быстро выключил зажигание, включил сигнализацию, и не успела я открыть дверцу, как он выскочил из машины, обогнул ее и помог мне выйти. Мы поднялись наверх по тихой лестнице; было темно и пусто, и я, как всегда, когда оказывалась на лестнице в темноте, вспомнила прошедшее лето, Машкину кровь на полу парадной, и инстинктивно схватилась за руку Филонова, шедшего рядом со мной. Он обнял меня за плечи и на ухо прошептал: «Не бойся, моя хорошая».
Вот это да! Это что, знак внимания? Я была поражена: кажется, я поводов никаких не давала, а особенно мне такое поведение было странно после вечера, проведенного в компании блистательной Регины. Кто в здравом уме и твердой памяти может предпочесть меня такой шикарной женщине? Впрочем, со мной такое бывает: всякие нежности я искренне считаю проявлениями дружеских чувств и иногда продолжаю считать так до тех пор, пока не оказываюсь с мужчиной в постели. Правда, пару раз в своей жизни я продолжала так считать и после…
Когда мы вошли в квартиру, Филонов не перестал меня удивлять. Снял с меня куртку, поставил перед зеркалом и, стоя сзади, положил одну руку мне на плечо, а другой рукой поправил мне волосы. Он не понял, почему я отдернулась; просто я с некоторых пор не переношу, когда кто-то стоит позади меня перед зеркалом, особенно — обнимая меня за плечи.
Тогда он повернул меня к себе и поцеловал. Вряд ли это было проявлением простых дружеских чувств. Окончательно я утвердилась в мысли, что это — внезапно вспыхнувшая страсть, когда он опустился передо мной на колени, снял с меня сапоги, а потом легко подхватил на руки и шепотом спросил: «Где у тебя спальня?»
В спальню он меня отнес на руках…
13
На следующий день, под впечатлением от имиджа преуспевающей женщины Шнайдер-Лебедевой и от внезапно обрушившегося на меня мужского внимания, я пошла в изолятор в новых сапогах, короткой юбке оливкового цвета и единственном своем приличном пиджаке, который куплен был очень задешево, но смотрелся неплохо и как-то был сгоряча оценен Региной баксов в пятьсот.
В следственном кабинете, ожидая, пока приведут обвиняемого, я обдумывала свою личную жизнь. Сложные чувства боролись в моей душе. С одной стороны — да, все было прекрасно, вплоть до утреннего чая, заваренного им, а не мной, и бутерброды он сделал из того, что нашел в холодильнике, и посуду после завтрака помыл. Про его сексуальные качества и говорить нечего — я сама на себя удивлялась, никогда мне так хорошо не было с мужчиной. И в изолятор он меня отвез на машине. И поцеловал на прощание.
А с другой стороны — я, конечно, не героиня Чернышевского, и поцелуи без любви я в жизни раздавала не единожды, но чтобы так, через несколько часов после знакомства… Но даже и не в этом дело. С таким холодным сердцем я еще мужчине не отдавалась. Делаю успехи. А глубину моего морального падения усугубляло то удовольствие, которое я при этом испытывала. Интересно, что будет дальше?
Привели моего подследственного, Витю Нижегородского, самого знаменитого в определенных кругах профессионального карточного игрока, а по совместительству — непревзойденного взломщика квартирных замков. Все знали, что Витя может даже с закрытыми глазами за пять минут вскрыть замок любой сложности, поэтому широко пользовались его услугами. А поскольку Витя в промежутках между сеансами карточной игры любил закинуться наркотиком, да еще одновременно запойно пил, что вообще-то крайне редко сочетается в одной личности, желающие взять квартирку привозили бесчувственного Витю к адресу готовящейся кражи, под руки поднимали на нужный этаж, давали в руки инструмент, Витя открывал замок, после чего его бережно спускали вниз и увозили обратно.
Банда, дело о которой я расследовала, несколько раз воспользовалась услугами Вити по взлому замков, и Нижегородский (фамилия которого вообще-то была Воробьев, а поскольку уродился он в Горьком, известен был по кличке) уже полгода сидел за мной в следственном изоляторе, спокойно ожидая, пока я закончу следствие по двадцати восьми эпизодам преступной деятельности банды из двенадцати человек.
