Книга Патология - Джонатан Келлерман

Самая оживленная автострада штата. Час пик. По пути из Бербанка до Энсино они то и дело останавливались, средняя скорость составляла десять миль в час. Выбравшись из автомобильного потока у Бальбоа, Петра вывернула на бульвар Вентура и ехала по нему всю оставшуюся дорогу, застревая в пробках, слыша раздраженные крики водителей, отвлекаясь на разговоры по мобильному телефону. Путешествие было по-настоящему опасным.

Когда добрались до Тарзаны, она была слишком взвинчена, чтобы разговаривать, поэтому Айзек вытащил из кейса книжку, углубился в нее и что-то подчеркивал желтым маркером. Петра взглянула и увидела, что страницы испещрены формулами. Больше она смотреть не захотела. В школе математика была для нее самым трудным предметом. За исключением геометрии, поскольку благодаря способностям к рисованию она с удовольствием чертила сложные фигуры.

Кто-то позади нее надавил на клаксон. «Ну, и что, по-твоему, я должна делать, придурок? Въехать в хвост идущей впереди колонне?»

Она вдруг почувствовала боль в руках, вцепившихся в руль, и заставила себя расслабиться.

Айзек улыбнулся. Чем рассмешили его эти формулы?

— Это самая увлекательная часть полицейской работы, — сказала она.

Его улыбка стала шире.

— Мне это нравится.

— В самом деле?

— Во всяком случае, есть время подумать.

— Это единственное, что может утешить.

Он оторвал взгляд от книги и посмотрел на нее.

— Сказать по правде, в вашей работе мне нравится все.

Дом Курта Добблера на Росита-авеню — бледно-серый, двухэтажный — стоял на самом низком участке дороги, другие постройки располагались выше. Передний двор почти полностью замощен и заасфальтирован. Дверь и ставни выкрашены в темно-серый цвет. «Инфинити» цвета шампанского стоял на виду, сверкая чистотой. Напротив него — серая, пыльная «тойота» со спущенным колесом.

Дверь открыл красивый мужчина. Высокий, широкоплечий, возраст — около сорока. Густая грива темных вьющихся волос, на висках седина. Выпуклый подбородок, крупный нос, большой рот. Возле глаз лучики морщин, которые его ничуть не портили. Петра не могла представить себе женщин, которых бы красили морщины.

На нем была просторная рубашка, рукава закатаны до локтей; выцветшие джинсы, белые кроссовки. Он держал тарелку и посудное полотенце. С тарелки капало. Отец-одиночка, занимающийся хозяйством?

Из дверей вырвался аромат вареного мяса. Обед закончился, а это значило, что дорога заняла у них уйму времени. «С удовольствием съела бы стейк».

— Мистер Добблер?

— Да.

Дружелюбные карие глаза, сутулость. На седловине носа вмятинки, следовательно, он носит очки.

На вид ничего неприятного. Ладно, посмотрю, как он отреагирует, когда покажу ему свое удостоверение.

Он улыбнулся.

— Я думал, что вы — свидетель Иеговы. Взглянул на Айзека.

— Не случилось ли чего в нашей округе? — поинтересовался Добблер.

— Я — детектив из голливудского участка, сэр. Расследую убийство вашей жены.

— Моей жены? — Улыбка увяла. — Прошу прощения. По-видимому, вам нужен мой брат Курт. Меня зовут Тед Добблер.

— Вы тоже здесь живете?

— Нет. Я живу в Сан-Франциско. Сюда приехал по делу. Курт настоял: не хочет, чтобы я жил в гостинице. А вы снова открываете дело Марты?

— Дело Марты не было закрыто, сэр.

— Вот как? Ну да ладно, пойду приведу Курта. Он наверху, с Катей. Помогает ей готовить домашнее задание. Проходите в дом.

Петра и Айзек последовали за ним через маленькую пустую прихожую. Вошли в скромную гостиную. Узкий коридор вел в кухню.

— Секундочку, — сказал Тед Добблер, метнулся в кухню и вернулся уже без тарелки и полотенца.

Дубовая лестница с левой стороны комнаты вела на второй этаж. Оттуда слышались голоса — высокий девичий и ворчливый баритональный.

Тед Добблер остановился у ступеней.

— Я не хочу вмешиваться, детектив, но у моего брата в последнее время все хорошо. Может, появились новые данные? Могу я сказать ему об этом?

— Ничего существенного, — заверила его Петра. — Мы просто наводим порядок в старых делах.

Тед вскинул плечи.

— Понял. Располагайтесь поудобнее. Скажу Курту, что вы здесь.

Петра и Айзек уселись в противоположных концах длинного дивана. Очень мягкий диван с нарядной обивкой. На белом хлопке набивной рисунок — огромные красные розы и зеленые лианы, изогнутые, словно змеи. Круглые подлокотники, отделанные кантом швы, снизу — красная с золотом оборка. Напротив дивана стояли два кресла, на металлическую раму которых натянута очень черная кожа.

Журнального столика в комнате не было, стоял лишь пуфик, на нем лежал пульт от телевизора.

Убранство комнаты было в том же роде: женственность его весьма причудливо сочеталась с формами, свидетельствующими о присутствии в доме мужчины. Возле одной стены стояли огромный телевизор с экраном в семьдесят дюймов и почти пустые книжные шкафы. Рядом — антикварный столик для рукоделия, накрытый кружевной салфеточкой. На белых стенах висели репродукции фламандских натюрмортов и две большие фотографии в медных рамках — на одной был запечатлен пуск космического шаттла, а на другой — бомбардировщик, рвущийся в небо. Ковер на полу был серого цвета, такого же, как и сам дом. Похоже, что его давно не чистили. В доме сильно пахло вареным мясом.

Мужчина, спустившийся по лестнице, оказался еще выше Теда Добблера, по прикидкам Петры, шесть футов четыре Дюйма. Более худой, чем брат. Волосы такие же густые, вьющиеся, только совершенно седые. Кожа более смуглая. Толстые линзы очков в серебристой оправе. Руки длинные с большими кистями. Чертами лица похож на Теда, тем не менее не кажется привлекательным.

На нем была белая рубашка с воротником поло, коричневые штаны, черные туфли.

Остановившись там же, где недавно стоял его брат, он молча смотрел на них и одновременно куда-то в пространство.