Тут зазвонил телефон, и экран заполнило лицо Тары. Он убавил звук на компьютере.
— Привет, Тара.
После чего навел курсор на iTunes и кликнул мышкой, продолжая слушать, что она ему говорит.
— Не-а, только английский. Я еще ни одного слова не написал. Даже тему не помню.
Она продолжала говорить, а он вдруг потерял интерес к стоящему напротив экрану.
— Хм-м. Это здорово, мне нравится. — Он развернулся в кресле и встал.
— Ух ты! Ну, не знаю… Даже не знаю, что на это сказать.
Он начал расхаживать по комнате, вслушиваясь в каждое произнесенное Тарой слово.
Потом Шон сел на кровать, потом лег.
— Я в этом не очень разбираюсь. Слишком трезв для такого разговора. — Он взглянул на часы. — А почему бы тебе не приехать ко мне?
Джо и Анна вернулись из бара голодные. Джо открыл холодильник и достал оттуда блюдо с оставшимися со вчерашнего дня котлетами. С грохотом захлопнул дверцу и с таким же грохотом поставил блюдо на стол.
— Ш-ш-ш! — Анна показала пальцем вверх.
Джо не обратил на это внимания и сунул котлеты в микроволновку.
— Что это с тобой? — спросила Анна.
— Ничего.
— Да нет, что-то тут не так. Давай рассказывай.
— Мне просто не хотелось там так долго задерживаться, вот и все. Дел у меня полно.
— Но ведь весело было.
— После такого количества напитков, да, может быть.
— И что это должно означать?
— Ничего. Хлеб у нас есть?
— Есть. — Она указала на багет, лежащий прямо перед ним.
Он взял нож и принялся резать хлеб.
— Ладно, кончай злиться. Тебе же хорошо было.
Но Джо ничего не ответил, и его глаза уставились куда-то вдаль.
— Знаешь, когда ты мне больше всего нравился? Когда мы были в Ирландии. То есть до того как… Мне очень нравился парень со спокойным, довольным выражением лица, он не хмурился поминутно, он все время шутил, даже смеялся.
— Я и теперь еще умею смеяться.
— Но ты не слишком часто пользуешься этим умением.
— Перестань, Анна, всегда ведь что-то мешает…
— Сейчас не мешает.
— Мы прекрасно провели вечер.
— А потом он перестал быть прекрасным. Потому что тебя куда-то повело.
— Вот уж нет, это тебя опять повело. Ты никак не можешь совладать с тем, что сидит у тебя внутри, поэтому ты все время смотришь на мир, словно через перекрестие движущегося прицела. И на ком оно может остановиться? На ком? Ну, ясное дело, на самом близком человеке. На мне.
— Все совсем не так! Просто ты не выносишь, когда тебя критикуют.
— Как и ты.
— Нет, этого только ты не выносишь. Ты приходишь домой со службы и все время жалуешься, что твои решения ставят под сомнение. Может, это ты не в силах смотреть правде в глаза, не желаешь видеть того, кто ты есть и что ты на самом деле сделал.
— Что ты, собственно, имеешь в виду?
— Возможно, тебя гложет чувство вины.
— За что?
Она посмотрела ему прямо в глаза:
— Думаю, это очевидно.
— Если ты говоришь о себе, ты права, черт побери! Меня действительно гложет чувство вины. Какой мужик — не говоря уж о полицейском детективе — не будет испытывать чувство вины, когда его жену чуть не убили!
— Да я вовсе не утверждаю, что в этом есть что-то неправильное, в твоем чувстве вины…
— Я не нуждаюсь ни в чьем одобрении того, что я чувствую или не чувствую!
— Джо, прекрати!
Он перевел дыхание. Анна потянулась к нему и взяла за руку.
— Просто, как мне кажется, тебя гложет чувство вины, но ты не хочешь с ним разобраться… и ходишь, как мина с часовым механизмом.
— А мне кажется, что ты все время чего-то боишься, но не хочешь разобраться со своими страхами, и ты сама как мина с часовым механизмом.
— С тобой просто невозможно разговаривать!
— С тобой тоже.
Она выпустила его руку.
— Сколько тебе лет? Когда ты наконец повзрослеешь?
— Ох! — вдруг схватился за голову Джо. — Чтоб ты знала, я перевернул ночью одну из твоих коробок. Там, кажется, что-то разбилось.
— Какую коробку?
— Кажется, темно-синюю.
— Только не это! — Анна прижала ладонь корту и помчалась по коридору в холл. Подхватила с полу ножницы и разрезала липкую ленту на коробке. Раскрыла ее. — Только этого мне не хватало! — Она осторожно вынула половину разбитого стеклянного абажура.
Джо встал позади нее:
— Извини. Он дорогой?
— Дорогой не дорогой, а ущерб придется возмещать.
— В смысле?..
— Его дали мне на время, только для съемки. И я за него отвечаю. А ты его разбил.
— Ладно, сколько он стоит?
— Восемьсот долларов.
— Восемьсот долларов! Ты шутишь! За абажур?
— А ты что думал? Я же не на какую-то газетенку работаю вроде «Бэй-Ридж газет».
— И мне что же, действительно придется возместить ущерб?
— Действительно.
— Скажи, что он разбился при перевозке.
— Фирма уже знает, что он был доставлен в целости.
— Да нету у меня таких денег, чтобы их просто так отдавать каким-то гребаным… И вообще, кто это покупает абажуры за восемь сотен баксов? А еще меня удивляет, что в нашем доме не разбилось гораздо больше вещей. Ненормальный это дом, Анна. Не могу я больше в нем жить. А ты между тем радуешься такой вот жизни и каждый день тащишь в этот проклятый дом по тонне новых вещей. Всякий раз ты открываешь дверь парню из отдела доставки, расписываешься на квитанции, берешь посылку, поднимаешься на пять ступенек к двери в холл и бросаешь ее там, иногда вскрываешь, чтоб заглянуть внутрь, и оставляешь валяться…
— Джо, к чему эти гадания? Я — здесь, и я пока что не умерла. Ты можешь просто спросить: что я делаю, когда звонит дверной звонок?
Джо принял мученический вид и закатил глаза.
— Ну, спроси же меня: что я делаю, когда звонит дверной звонок? — настаивала Анна.
— Избавь меня от этого. Совершенно ясно, что́ тогда происходит и как весь этот хлам скапливается у нас в холле.
— А я все-таки отвечу на вопрос, который ты мне не задал. Звонит звонок, и я, где бы ни находилась, тут же замираю на месте. Потом сердце подпрыгивает и начинает биться чаще и чаще. Если рядом есть окно, я разглядываю посыльного. Оцениваю униформу, все ли в ней как надо, пытаюсь определить, честное ли у этого человека лицо, стараюсь высмотреть его грузовик, проверяю, есть ли кто-нибудь еще на улице. И теперь догадайся, чем все это заканчивается. — Она пересекла комнату, рывком выдвинула верхний ящик старого бюро красного дерева и обеими руками достала оттуда кипу карточек и квитанций. — Иногда, — сказала Анна, швыряя все это мужу в лицо, — события происходят совсем не так, как тебе представляется.
