Когда Певенш съедает несколько булочек в Челси, Валентин приглашает ее посмотреть зверей в зоопарке на Тауэре. К тому времени его уши начинают болеть от ее трескотни. Однако Певенш не проявляет почти никакого интереса к тиграм, волкам, орлам и слонам, а требует, чтобы они остались посмотреть, как четыре льва съедают собаку, которая до этого момента сидела в одной с ними клетке и лаяла на них. Это ужасное зрелище, по всей видимости, вызвало у Певенш желание поесть котлет из баранины. Валентин чувствует себя сбитым с толку, когда она просит его порезать их для нее.
— Мне нельзя прикасаться к острым ножам, — тихо шепчет она. — А котлеты слишком велики для моего рта.
Этот рот, вымазанный жиром, работает, как лущильный аппарат, быстро поглощая первоклассный мясной продукт. Потом она готова отведать яблочный пудинг и ежевику со сладким кремом.
Том всегда смеялся, когда речь заходила о ее аппетите. Он поощрял эти праздники чревоугодия, а потом рассказывал о них забавные истории. Девочка, по всей видимости, подыгрывала отцу, чтобы завоевать минутку его внимания. Кроме того, она любила вкусно поесть. Несмотря на хитрость, она не понимала, в какую ловушку угодила. Если бы она отказалась от пожирания гор пищи, если бы она скинула немного веса, то, вероятно, стала бы даже привлекательной. Но Том бездумно, жестоко решил, что все должно быть именно так, и если бы она вздумала перечить ему, ей бы не поздоровилось. То, что она была пассивна, не означало, что она была трусихой.
Валентин не прикасается к еде. Он все вспоминает отвратительную сцену в зоопарке. Гадает, посещала ли Мимосина зоопарк. Представляет, как закрыл бы ее глаза ладонью, если бы они стали свидетелями жестокой кончины пса. При мысли о ее глазах он погружается в приятные воспоминания.
Певенш дергает его за рукав:
— Куда мы пойдем теперь, дядя?
Они смотрят представление карлика графа Борувласки в Карлайл-хаус и любуются крохотной корсиканской феей на Кокспур-стрит. Позже они неспешно идут в парк Воксхолл-Гарденз, чтобы полюбоваться роскошными платьями гуляющих дам, но очень скоро она снова начинает дергать его за рукав, просясь в ближайшую закусочную, где можно заказать мяса, нарезанного так тонко, что сквозь один такой кусочек можно читать газету. Говорят, местный раздельщик мяса так искусен, что мог бы покрыть весь парк мясом, нарезав лишь один кусок. Певенш съедает столько мяса, что им впору выложить целую карету. Он ведет ее в ротонду в Рэнели, где ее интересуют не позолоченные портики и изящные арки, а хлеб и масло. После этого она заставляет его заехать в Найтсбридж, чтобы отведать сладкого ослиного молока, поставляемого мадам Корнелис, в прошлом видной венецианской дамой, для которой ныне наступили тяжелые времена. Валентин с интересом разглядывает жизнерадостную, но увядшую хозяйку, гадая, знакома ли она с Мимосиной Дольчеццой. Сама же леди не спускает глаз с Певенш, которая вылакала кварту сладкого белого напитка и заявила, что он вернул ей аппетит. Валентин Грейтрейкс пытается понять, какие загустители были добавлены в этот напиток и как скоро Певенш станет от него дурно.
Однако Певенш, по всей видимости, кроме стальной воли обладает еще и луженым желудком.
По какой-то причине он не радуется крепкому здоровью девочки, а ловит себя на том, что ему хочется, чтобы она заболела и слегла на приличный срок, но не потому, что ему хочется поухаживать за ней.
Между тем он мог бы послать к ней кого-то из шарлатанов, чтобы он сделал что-нибудь с этими кошмарными морковно-рыжими волосами.
В следующий раз он встречает актрису в сопровождении Жервеза Гордона, лорда Стинтлея, члена парламента от Хертфорда. Поговаривают, что этот человек близок к окружению августейшей фамилии. Он уже успел отслужить в должности министра иностранных дел, и ходят слухи, что его текущая безымянная должность получила как минимум некоторые дополнительные полномочия.
Валентин встречал этого ряженого мерзавца и раньше, поскольку он неоднократно вмешивался в дела свободных торговцев (к которым причисляет себя Валентин), выказывая прекрасную осведомленность об их методах и принципах работы. Также они виделись на различных светских приемах. Лорд Стинтлей состоит в нескольких комитетах, в которые входит и Валентин. Они оба принимают активное участие в работе общества по реформированию манер, общества по искоренению лживости и общества по преследованию уголовных преступников. Эти организации сотрудничают с силами правопорядка, для усложнения жизни которым Валентин Грейтрейкс использует всю свою изобретательность. Он не видит в этом ничего странного, ибо никто в Лондоне так не заинтересован в защите своей собственности, как Валентин. Не считая только лорда Стинтлея, чьи мотивы участия в подобных обществах изначально порочны. Нынче этот политик чурается работать в таких мелких организациях, потому больше не слышно, чтобы он был замешан в каком-нибудь вымогательстве или аферах. Он избавился от сомнительных связей. По всей видимости, власть более привлекательна, чем кратковременная радость от барышей, заработанных на контрабанде.
Валентин уже презирает Стинтлея. Теперь, увидев, как Мимосина повисла на руке этого мерзавца, выходящего из театра, Валентин ощущает, что земля уходит у него из-под ног. Шатаясь, он отступает в тень и опускается на колени на загаженную мостовую. Парочка проходит мимо, болтая и смеясь, не удосуживаясь бросить взгляд на какого-то пьяного нищего, бубнящего что-то себе под нос в темноте. Он слышит несколько слов, оброненных Стинтлеем. У политика на удивление высокий голос, почти как у девочки. Он хвалит выступление Мимосины и вспоминает, как был счастливым зрителем ее выступления в Вене.
— Невероятно, — блеет он, удивленно поднимая брови, как комедийный злодей. Одно это слово заставляет Валентина передернуться от злобы.
Валентин переводит взгляд на лицо актрисы. На нем он видит полную покорность и легкую улыбку, которая, как он считал, раньше предназначалась лишь ему. Это вырывает еще один кусок из его души.
Значит, они встречались прежде! Она была знакома с политиком в прошлой жизни, до того, как начала встречаться с ним. Валентин не хочет вставать с мостовой даже тогда, когда парочка исчезает за углом. Да и сил для этого у него почти не осталось.
Жалость к себе захлестывает Валентина, когда вдали затихает звук их разговора. Стинтлей одет в дорогое пальто, без сомнения, пошитое семейным портным. Вероятно, цена даже не обсуждалась. Лорд просто выписал чек спустя несколько месяцев, ибо богатые со временем становятся еще богаче.
Это дар, который соседствует с другими благами.
Никогда богатство не приходило к Валентину так просто, как к этому хлыщу. Возможно, актриса почувствовала это?
Он знает, что иногда позволяет себе ввернуть какое-нибудь словечко из многочисленных жаргонов низших слоев общества. Он использует их без иронии, как мог бы делать это настоящий джентльмен, ведь для него они, в некотором смысле, родные. Мимосина не понимает этого. Ей, возможно, кажется, что эти словечки присущи аристократам. Она бы не заметила разницы между тем, как говорит он и этот проныра Стинтлей.
