доносились с разных сторон. Яра замерла, глубоко вздохнув и наслаждаясь видом живого пробуждающегося леса. Она поняла, что давно забыла, как выглядит рассвет. Ей показалось, будто она родилась заново и смотрит на мир каким-то новым взглядом. И всё же ей довольно быстро удалось осмотреться и узнать это место: ручей с чистой водой находился в редком подлеске, совсем недалеко от деревни. Значит, не стоит медлить.
Ярослава вскочила с земли, и у неё тут же закружилась голова, тело заныло, особенно сильно ломило руки и ноги – кожа на них побурела от сильных ожогов. Голова болела и казалась чугунной. Но при этом одежда на Яре была обычная, та самая, в которой она уходила из дома, – будто и не было долгого путешествия по Нави и не изодрались тогда в клочья старые ботинки. «Снова чудеса…» – Девушка содрогнулась, ожидая подвоха.
Но в этот раз она действительно оказалась дома, её не преследовала нежить, а в сумке нашлось две фляги: одна пустая, а вторая – с желанной живой водой. Всё было на месте и казалось совершенно обычным. Кроме самой Яры. Несмотря на боль и ожоги, она чувствовала, как в крови клокочет, вскипает ещё непонятная, неведомая сила. «Кажется, Яга говорила что-то о том, что любой, прошедший Навь, меняется и обретает что-то новое… Значит, можно считать, что я победила свои страхи и выбралась из Нави живой, а все меня только зря запугивали!» – Девушка успокоила себя и чуть ли не бегом бросилась в сторону родной деревни.
Там уже слышались пение первых петухов и лай собак. Но люди ещё не проснулись, не вышли во дворы, чтобы ухаживать за скотом. В воздухе стояла тихая сонная дымка. Пользуясь тем, что улицы ещё безлюдны, Ярослава промчалась через всю деревню и влетела на собственный двор.
Он был заросшим и неухоженным, но неаккуратно разбросанные дрова, вёдра и другая утварь красноречиво говорили о том, что здесь кто-то живёт. Талый снег и грязь перемешались, превратив тропинку от калитки в размытый ручеек. У двери в избушку стояла стопочка грязных котлов и мисок. Рядом лежала небольшая вязанка дров. Ярославу внезапно охватило раздражение. «Уж сколько мой батюшка для жителей этой деревни делал! Это так ему добром отплатили? Так ухаживали за ним, пока он болел? Ничего, я ещё устрою всем ближайшим соседям сладкую жизнь… позже».
Дверь тихо скрипнула, отворяясь. Раньше Яра следила за этим и всегда промазывала петли маслом. В доме было тихо и прохладно, пахло грязными вещами и прокисшей едой. Яра вновь начала злиться и про себя костерить на чём свет стоит равнодушных соседок, которые спустя рукава присматривали за её отцом. Потом почуяла запах трав и заметила подвешенные у печки ароматные пучки – значит, знахарка Милица бывает здесь и присматривает за батюшкиным здоровьем. Печка была еле тёплой: видимо, её топили вчера. Отец тихо спал на ней, свернувшись под несколькими плащами. Даже в полутьме было заметно, как сильно он осунулся, постарел и, казалось, усох. Но он был жив, хотя и дышал еле-еле. Ярослава наблюдала за ним и никак не могла отвести взгляд от худых, обтянутых кожей пальцев, от ярко-белой седины в волосах, от чёрных синяков под глазами. Вдруг ей в нос попала пыль, которой в доме теперь было в избытке, и она громко чихнула. Отец вздрогнул и открыл глаза.
– Ярославушка… Ты мне каждую ночь снишься… – сонно промолвил он.
– Не сон, это не сон! Вот, сейчас, я принесла тебе лекарство! – Девушка засуетилась, трясущимися руками хватая из сумки флягу с живой водой. Ловко приподняв голову отца, она заставила его выпить всю воду без остатка. Кузнеца это окончательно разбудило. Лицо его на глазах начало здороветь.
– Яра! Ты?
– Я, батюшка. – По щекам девушки покатились слёзы. Главное – успела спасти отца. Цена перестала иметь значение.
– Но где же ты была всё это время?
– Ох… То долгая история… Я пошла искать тебе лекарство, но среди живых такого не достать.
Следующие несколько часов прошли в объятиях-разговорах да в делах-заботах. Яра постепенно вела сказ о своем путешествии по Нави, опуская самые страшные встречи, а отец молвил о том, как справлялся один все прошедшие месяцы. Дома было пыльно и грязно, в лоханях с водой стояла домашняя и чья-то чужая посуда. Необходимо было перестирать грязную одежду и заштопать драную. Вымести весь мусор и вычистить двор. Хорошо, что птицу и скот кузнец с дочерью никогда не держали – без должного ухода те бы умерли. У Всемила не было сил заниматься хозяйством, он с трудом передвигался по дому, хотя сейчас, после живой воды, явно веселел и становился сильнее. Казалось, отец не злился на Ярославу за то, что та бросила его одного больного. Хотя иногда и слышалась в голосе затаённая обида, но кузнец скрывал её, как мог, чтобы не расстроить дочь. Он вкратце рассказал, что некоторые соседи, заметив бедственное положение, начали заботиться: женщины приносили готовую еду и уносили грязную посуду, а мужчины притаскивали всю зиму небольшие вязанки наколотых дров и оставляли под дверью. Конечно, и Милица приходила, отпаивала травами – болезнь то отступала, то накрывала с новой силой. И если бы не помощь добрых людей, кто знает…
– Вижу я эту помощь! Дом грязный, еда прокисшая, бельё не стирано, дров всего одна вязанка! – Ярослава злобно швырнула грязную ложку на стол.
– Дочь, что ты? Ты чего злишься?
– Ты лучший кузнец в округе, к тебе из всех деревень стекались заказчики. А как беда пришла – так все разбежались.
– То заказчики, а это – добрососедские отношения. И если бы люди не помогали с болезнью справиться, то и в живых меня бы уже не было. А так многие подсобили, кто чем мог, – увещевал кузнец.
– Чтоб им самим так же плохо помогали, – лишь раздражённо буркнула девушка, разжигая печь для готовки.
– Яра! Да что с тобой? Ты всегда была благодарной и доброй, никогда других не обижала, ссор сама не разводила.
– Вот поэтому вечно обиженная и ходила! Больше так не будет! – отрезала Ярослава.
Кузнец удивился. Рассказ дочери о Нави, конечно, был чудным, странным, пугающим, но неполным, поэтому он не знал о многих её поступках и теперь не узнавал Яру. Она стала злее, фразы метала колкие, неприятные. В её глазах горел огонь огромной обиды на людей. Да и внешне в Ярославе что-то изменилось…
Спор прервал стук в дверь. Тихо шаркая, в горницу вошла бабка Милица. Она куталась в тёплую одежду и шерстяные платки, в руках несла
