мензурку и затем одним глотком выпил содержимое. Сюжет на этом, к сожалению, заканчивался, так что оставалось не понятно, каков же в самом деле был эффект.
«В концертном зале Дандидидан на прошлой неделе была показана большая сольная программа Оркестра Подменышей. Выступление прошло с аншлагом; музыканты исполнили знаменитую Элегию Ре-Минор «Олененок и яйцо птицы Рух» Агнессы Сосливки. Дети дважды выходили на бис, но их заключительный номер был омрачен появлением в зале полиции, — поскольку дирижер легкомысленно принял решение сыграть Оду Третьему Ноготку Королевы Мэллоу».
Сцена зала Дандидидан выглядела как дубовый листок, и на ней большая орава детей с упоением и надрывом мучила скрипки, гобои, одно фортепиано, две тубы, флейту и внушительную секцию перкуссии. Все были одеты в черные костюмы и на ногах носили одинаковые туфельки, похожие на девочкины Мэри Джейн. Полиция, в виде двух мрачных гоблинов, появилась когда оркестр заканчивал грустную и трогательную часть пьесы и плавно переходил к ободряющей и искристой мелодии.
«Кульминацией выступления стала публичное наказание нескольких музыкантов-опалотов, получивших, надо отметить, по заслугам».
Наверное те же самые гоблины выволокли на мерцавшую сцену нескольких перепуганных Сатиров и заставили их растоптать свои пан-флейты. Руководил казнью какой-то мужчина с усами, цилиндром и хлыстом.
«Ну и в заключении» — продолжил нежный голос, когда экран снова померк, — «новости политики. На днях наша обожаемая Маркиза подписала договор о взаимном сотрудничестве и торговле с Островом Буяном. Мы, сотрудники ООСП, не устаем превозносить мудрость и дальновидность Обожаемой Маркизы».
Юная девушка и огромный медведь появились на экране. Они пожимали руки.
Девушка была довольно высокой, однако Сентябрь увидела, что она вряд ли была намного ее старше. На экране ее волосы казались серебристыми, — толстыми, как сосиски, завитыми прядями опускавшимися на плечи. На ней был богато украшенный вышивкой и бахромой пиджак, надетый поверх турнюра. На шее был повязан галстук, — практически такой же, какой носил отец Сентябрь. И шляпа, конечно же шляпа! Черная (по крайней мере, в реалиях черно-белого изображения) и немного покосившаяся под тяжестью украшений, она была похожа на торт: на плоской верхушке была закреплена шелковая лента, собранная в виде цветка, свободные концы которой были облеплены драгоценными камнями и нависали над множеством других бантов, обвязанных вокруг тульи. Помимо этого шляпа была утыкана фазаньими перьями.
Медведю происходившее явно не нравилось, он смотрел с экрана, недовольно наморщив морду. Маркиза же наоборот широко улыбалась и неслышно посмеивалась, словно реагируя на лестные слова дикторши. Она казалась больше чем изображение, — практически живой и плотной, — отчего Сентябрь невольно затрепетала.
И вдруг неожиданно Маркиза повернулась лицом к камере. Рука ее по прежнему оставалась в медвежьей лапе. Она склонила голову на бок, словно любопытная птица, моргнула и вперилась взглядом прямо в глаза Сентябрь.
— Слушай. — произнесла Маркиза голосом дикторши. — Я к тебе обращаюсь. — Все, кто был в зале, повернули голову в сторону Сентябрь. Дол оберегающее приобнял ее за плечи свою когтистой лапой. — Сентябрь, что ж ты сидишь здесь в такой замечательный погожий денек? Иди лучше поиграй во что-нибудь.
— Ну я…
— Помолчи. Меня так утомляет слушать. Если ты, Сентябрь, сию же минуту не придешь в Бриарий, то я с тобой поссорюсь. А ведь я очень дружелюбная Маркиза, — особенно для всех, кто послушен.
Сентябрь просто оторопела. От испуга она сжала коробочку с воздушными гранатовыми зернам, отчего рассыпала несколько на юбку и пол, — ей казалось, что ее застукали за чем-то отвратительным или за какой-то подлой проделкой. Но ведь она ничего такого не сделала! По крайней мере пока! Как вообще Маркиза могла знать о ней? И ведь не спрячешься никуда.
— Я сказала, сию же минуту, — прошипела с экрана Маркиза. — Ты меня слышишь, маленькая тщедушная воришка.
Маркиза подчеркнула свои слова подманивающими движениями пальца, но в то же мгновение экран замерцал, изображение поплыло и вскоре совсем исчезло. Кинотеатр погрузился во мрак.
ГЛАВА 8
Аудиенция у Маркизы
в которой Сентябрь встречается наконец с Маркизой, оспаривает некоторые юридические вопросы, и всё равно не уворачивается от королевской службы, в качестве утешения получая Ложку и новую пару туфель.
Ну не всё же здесь только колючие кусты, — где-то внутри наверняка есть жилище.
Не исключено, что дворец. И Сентябрь, конечно, могла непринужденно разглядеть контуры башен, подъемную решетку, и даже оборонительный ров, — который был усеян цветами так плотно, что, казалось, золотые бутоны плещутся под ветром. Этот цвет в корне отличался от привычной нашему миру интерпретации, — когда «золотыми» называют волосы девушек или цветки лютика. Цветы, покрывавшие ров, были неподдельно золотыми: они сияли, отсвечивали и потрясали внутренней глубиной, — и при этом оставались натурально нежными, мягко и бесшумно их лепестки соприкасались, создавая неспешное течение. А по его берегам рос только шиповник. Спутывавшиеся, сплетавшиеся между собой лозы увили всю стену, сверху до низу. Гроздья бледно-желтых ягод бриара виднелись тут и там, словно освещенные окна: их кожица была настолько тонка, что Сентябрь могла разглядеть сочную мякоть и зернышки внутри них. И конечно, острые тонкие шипы угрожающе топорщились во все стороны. Но главное, ни она, ни Вивертека нигде не замечали даже дюйма каменной кладки. Складывалось впечатление, что кусты выросли так сами по себе, — ни на что не опираясь и ни за что не цепляясь.
Дверь, — если так можно было охарактеризовать сводчатую линию из крупных цветов, проросших сквозь заросли, — никем не охранялась. Сентябрь подошла поближе и, игнорируя предупреждающий негромкий рык Отадолэ, протянула руку к одному из цветков, чтобы просто потрогать блестящую пыльцу, словно облачко висевшее прямо в его центре. Однако цветок сам окутал этим облачком руку девочки, а лепестки, словно губы сомкнулись вокруг ее пальцев. Удовлетворив свое любопытство, бутон вновь распрямился, — а в зарослях образовалась неширокая лазейка. Проход был плохо освещен, но Сентябрь без раздумий нырнула внутрь. Вивертека последовал было за ней, но ветки кустарника сомкнулись прямо перед его огромным красным носом. Разозлившись, он громко зарычал (а громкий рык виверна не так уж и просто перенести), а потом и попытался ударить бутон лапой, — но всё это не принесло результатов. Цветок оставался неподвижен и безразличен, словно бронзовый. Толстые лозы шиповника едва заметно заколыхались,
