с одноименным городом в Германии. На самом деле, это место находится в Липецкой области и сегодня называется городом Чаплыгиным. В те годы это была Рязанская губерния. Сюда Брауншвейгскую фамилию перевели в январе из крепости. За это время окружение постепенно редело. Свиту из числа урожденных иностранцев постепенно высылали в родные края, да и тех, кто из числа местных, отщипывали, да определяли жить в разные части страны.
Кстати, важное событие произошло в семье Анны и Антона Ульриха за это время. В 1743 году у них родилась ещё одна дочь. Супруги, безусловно, верили в чудеса, назвали девочку Елизаветой. Наивные, ждали, что растает сердце императрицы, узнав о таком милом посвящении. Нет, Елизавета лишь больше волновалась, ведь это очередной претендент на престол в период, когда она еще свою власть совсем не укрепила.
Жила семья в Ораниенбургской крепости, а именно, в деревянных покоях. Там было шесть комнат. Помещение для Ивана Антоновича было отдельно, он проживал там с приставленными к нему сидельницей и карлицей. Именно эти женщины стали для ребенка главным источником информации о мире, по всей видимости, они и обучали его понемногу, закладывали основы и религиозного мировосприятия.
Летом 1744 года принято судьбоносное решение, которое и расставит все по местам на долгие годы. Ответственным за этот переезд был назначен барон Николай Корф, пользующийся неограниченным доверием Двора, в том числе и за счет того, что был женат на племяннице Екатерины I, а значит, кузине нынешней императрицы. Ранее он уже реализовал деликатное дело – привез в Санкт-Петербург из Киля наследника Елизаветы.
При реализации новой задачи по переезду Брауншвейгской фамилии, решено было окончательно разлучить свергнутого малыша-императора с его семьей. Их всех вместе отправляли на Север, в Холмогоры, но уже мальчик теперь будет жить отдельно. Это не единственная потеря, с которой пришлось смириться семье. Запрещено было ехать с ними и их свите. Отлучен был от Антона Ульриха его товарищ и адъютант полковник Геймбург. Но больнее всего давалось расставание Анне Леопольдовне с Юлианой Менгден – принцесса не представляла свою жизнь без ее поддержки, без этого постоянного общения. Николай Корф сообщал о том, что лишение общества Менгден введет принцессу в совершенное отчаяние. Но, разумеется, это никого не волновало. Корф даже не решился сразу сообщить об этом Анне – отвечал, что подруга ее приедет позже.
Словно в насмешку чувствам Анны среди тех служителей, кого следовало взять с собой числилась фрейлина Менгден, но не Юлиана, а Якобина – её сестра. Та самая, младшая из девиц Менгден, которая должна была выйти замуж за брата Бирона. Свадьба не состоялась. Случилась эта ссылка. Предстояло Бине заменить сестру рядом с принцессой. Пусть и родня, но нрав эта женщина имела совершенно иной – совершенно не была подружкой Анне Лепольдовне, постоянно ругалась с Антоном Ульрихом, вступала в интимные отношения с караульными, да и не только. В общем, была не в помощь, а в совершеннейшую тягость. Кроме этой одиозной Менгден дозволялось тогда семейству иметь и других служителей: камердинера, кормилиц для детей, поваров, прачек, портного, башмачника и еще некоторых.
Решено было, что новым местом пребывания семейства будет Соловецкий монастырь. Но пока добрались до Архангельской губернии, началась осенняя непогода. Переправа к монастырю была невозможной. К тому же, оказалось, что Анна Леопольдовна снова в положении. Да и самочувствие у нее было опасное. Корф был прав, Анна в дороге осознала, что она лишена навсегда и сына, и Юлианы. С ней приключилась истерика. Приводили в чувство как могли, в частности, пускали кровь. Пришлось разместить всех в Холмогорах, сначала чтобы перезимовать, а потом и вовсе решили выбрать это место для их жизни.
Места в Холмогорах подходящего не было: ни монастыря, ни крепости. Самым приемлемым помещением признали дом местного архиерея. Иван Антонович жил в одном доме со своей семьей, но в другой его части. Столь тайно, что родители даже не подозревали об этом, у них не было никаких сведений о его судьбе.
В целях конспирации и обеспечения нового уровня безопасности, малышу даже повелели сменить имя. Теперь его называли Григорий. Ему всего четыре года. Он сидит в полном одиночестве. С ним никто не общается. Единственное контактирующее лицо – капитан Миллер. Можем только предполагать, как общался он с ребенком, учитывая все установленные ограничения на взаимодействие с узником. Было запрещено даже учить ребенка грамоте.
На некоторое время оставим его одного в пустой комнате, как большую часть времени он и проводил. Проследим за тем, как жила без Ивана Брауншвейгская семья в другой части дома.
Когда семья прибыла в Холмогоры, то им, как людям верующим, понадобился священник. Корф не мог самолично принимать такого решения. Обратился к государыне. Та разрешила бывшей императорской семье бывать на службе только в церкви в самом архиерейском доме, не покидая его. Чтобы проводить службу дозволили привлечь одного священника из числа монахов, дьякона и пономаря. При этом, общение между верующими и клириками не дозволялось. Но церковная служба в христианстве предполагает и исповедь, а это не просто общение, а тайная беседа, один на один. Секретничать было нельзя, потому к исповеди и причастию велено было не допускать. Откладывать до прибытия в Соловецкий монастырь, где им будет выделен особый духовник, который и исповедует, и причастит.
В качестве новогоднего подарка в конце декабря 1744 года мини-колония получила от Ея Императорского Величества три большие бочки венгерского вина и более двух десяток различных водок. «Обрадуй и заплати Господь Бог Ее Императорскому Величеству нашу всемилостивейшую государыню…», – отвечали узники[127].
Но ведь не безродных крестьян Елизавета упекла в застенки. И Анна, и Антон Ульрих – члены европейских фамилий, почему не звонят во все колокола на Западе? Ответ до банальности прост. В близком родстве Анны Леопольдовны не было столь влиятельных особ. А вот у её мужа дядюшки и тетушки были серьезные, хотя бы вспомнить Марию-Терезию да Фридриха II. Первая не вспомнит о своих родственниках в принципе. Хотя, к примеру, Петр III будет все свое недолгое правление подозревать[128] австрийский двор в симпатиях к свергнутому Ивану Антоновичу. Но даже эти подозрения канули в пучине глубокого молчания Вены.
А вот у прусского короля маршал де Бель-Иль интересовался, не планирует ли тот вступиться за несчастного племянника. Фридрих отвечал[129], что между царствующими особами он считает родственниками только тех, кто с ним на ладах. Именно Фридрих напоминал Петру III[130] о вероятности мятежа в пользу узника, что освободить его из тюрьмы вполне возможно сделать заговорщикам при помощи иностранных денег. Явно такими предупреждениями дядя не способствовал обретению свободы страдательным племянником.
По сути дела, мы видим, что в вопросах монаршего родства политика превалирует над кровными узами, а приведенные в оправдание прусским монархом слова –
