наружу? – спросила она.
– Да ладно, я сам поведу, – ответил он.
– Не пори чепухи.
– Ни один офицер полиции в Хадли не посмеет меня остановить.
– До тех пор, пока ты кого-нибудь не собьешь.
– Я профессионально обученный водитель.
– Папа, выстави ноги наружу, – повторила она жестче.
Это подействовало. Джек Каш сделал, как ему было велено, и, опираясь на руку дочери, медленно добрел до соседнего автомобиля.
До Клапема Дэни добиралась дворами, пока наконец не остановилась перед террасой дома в викторианском стиле, где прошла большая часть ее детства. Ключей у отца не оказалось, и она обошла дом, за которым находился садовый сарай. Перед ним стояли стопкой горшки для растений; в шестом сверху обнаружился запасной ключ. Горшок всегда был шестой – как день рождения ее мамы. Так повелось с тех пор, как Дэни исполнилось восемь лет.
Она помогла отцу подняться наверх и оставила ему на прикроватной тумбочке большой стакан воды и упаковку нурофена. Утром они ему понадобятся. Закрывая дверь спальни, она пообещала, что перезвонит через пару дней, но отец уже крепко спал.
Два дня спустя, рано закончив смену, она приехала к нему в середине дня. Поздоровалась с соседом и направилась к отцовской квартире. Нажимая на кнопку дверного звонка, она чувствовала, как от волнения крутит живот. В каком состоянии она его найдет?
– Дэни! – Он быстро открыл дверь и обнял ее. – Заходи, заходи!
Отец провел ее в гостиную. В комнате царил страшный бардак. Повсюду – на диване, на полу – валялись листы бумаги.
– Садись куда-нибудь. – Джек неопределенным жестом обвел комнату.
Дэни кое-как примостилась на стульчике перед пианино, к которому почти не прикасались с тех пор, как после перехода в среднюю школу она бросила занятия музыкой.
– Выглядишь гораздо лучше, – сказала она.
Отец был гладко выбрит и аккуратно причесан на пробор.
– Я и чувствую себя гораздо лучше, – ответил Джек. – Ты была абсолютно права, когда говорила, что мне надо найти новое увлечение.
Дэни взяла с крышки пианино две папки.
– Что это?
Она просматривала бумаги в папках, и ей неоднократно попадался синий королевский герб столичной полиции.
– Новому старшему инспектору это вряд ли понравится, но у меня еще остались друзья в Хадли.
Дэни глянула на отца.
– Не смотри на меня так, – сказал Джек дочери, сдвигая бумаги, чтобы самому сесть. – Это мои дела, и я имею право читать эти досье. Не волнуйся, я не собираюсь впутывать тебя.
Дэни поняла, что спорить с отцом бесполезно.
– Что ты ищешь?
– Я первый, кто готов признать свою ошибку. Я выступил против Бетти с недостаточно обоснованными обвинениями. Мне следовало извлечь урок из прошлого. Но теперь чем больше я размышляю, тем сильнее убеждаюсь: она знала, что я снова попытаюсь до нее добраться.
– Папа, доказательств не было тогда, их нет и сейчас. Ты можешь до бесконечности перечитывать эти документы, но это ничего не изменит.
– Кто-то предупредил ее, и канал поставки наркотиков был перекрыт. Если я смогу это доказать…
– Хватит. Ты посвятил жизнь борьбе с наркотиками. Позволь другим ее продолжить.
Отец ее как будто не слышал:
– Они только и ждали повода от меня избавиться. Я им не доверяю.
– Кому ты не доверяешь? – спросила она, озадаченная. – О ком ты, папа?
– Тем, кто дергает за ниточки.
– Какие ниточки, папа? – рассмеялась Дэни. – Что ты выдумываешь?
К ее удивлению, Джек вспылил. Его лицо покраснело.
– Не смей надо мной смеяться, пока не отработаешь свои сорок лет!
И он вышел из комнаты, оставив Дэни среди груды разбросанных бумаг.
После этого Джек больше не упоминал Бетти Бакстер. Дэни тоже не поднимала эту тему, не желая подбрасывать дрова в костер его одержимости, но подозревала, что та никуда не исчезла. В конце лета, через шесть месяцев после выхода Джека на пенсию, он пригласил дочь в субботу вечером на барбекю. Ее смена затянулась, и на перроне станции Клапем она воображала, как он будет жаловаться, что стейки перестояли. С вокзала она поднялась вверх по холму и повернула на Лавендер-Гарденс. Добравшись до дома, она сразу направилась на задний двор и удивилась, что там никого нет. Открыла крышку гриля – он был пуст, никаких углей. Дэни постучала в заднюю дверь: может, отец уснул? Не дождавшись ответа, заглянула в окно гостиной. На крышке пианино и на полу все так же валялись ворохи бумаг, но отца видно не было. Она подошла к окну кухни. Раковина была завалена грязной посудой. На плите стояли немытые кастрюли, на кухонном столике – неубранное молоко.
Она достала телефон, но не успела набрать его номер, когда из-за угла дома появился отец. Он шатался. Правый глаз у него заплыл, с щеки на голубой хлопчатобумажный свитер с V-образным вырезом, который она подарила ему на последний день рождения, капала кровь.
– Папа! Что случилось? Сядь сюда!
Она подвела его к садовому креслу.
– Да ничего страшного, не беспокойся, – ответил Джек. – Повздорил с гребаным дальнобойщиком, а тот выскочил из кабины и ударил меня.
– Дай мне ключи, я принесу пакет со льдом.
Джек вручил ей ключи, и она отперла заднюю дверь.
– Как ты вообще умудрился поцапаться с дальнобойщиком? Из-за чего? – крикнула она, но отец не ответил.
В морозильнике пакета со льдом не оказалось, но Дэни взяла стейки, которые по идее уже должны были поджариваться на решетке гриля, и намочила полотенце. Она приложила полотенце отцу к разбитому глазу, и Джек от боли втянул сквозь зубы воздух.
– Откинь голову, – продолжала она, прижимая стейк к ране. – Держи так. Снимет опухоль.
Джек повиновался. Через пару минут Дэни снова поинтересовалась:
– Пап, так из-за чего вы поругались?
Джек неловко заерзал в кресле:
– Да из-за ерунды. Этот идиот заподозрил, что я за ним слежу.
Дэни безвольно опустила руки:
– Ты за ним следил?
Джек ничего не ответил и ушел на кухню. Через минуту он вернулся с бутылкой виски и двумя стаканами.
– Надо снять напряжение, – сказал он, открывая бутылку.
Наблюдая, как у отца дрожит рука, Дэни поняла, что к утру он выпьет всю бутылку.
Глава 28
Вечером я сижу на деревянной скамейке у церкви Святого Стефана и смотрю, как Дэни открывает кованые ворота, ведущие на кладбище. Ворота заржавели и не поддаются. Она толкает их снова и снова, пока те со скрипом не отворяются. Она так погружена в свои мысли, что меня не замечает. С реки дует ледяной ветер. Она плотнее запахивает куртку и шагает к могилам родителей; ветер лохматит ее светлые кудри.
Я иду вслед за
