относящихся к позднечетвертичному времени, явно свидетельствуют об избирательном поведении охотников – что-то аккуратно разделывали, а что-то умышленно выбрасывали{122}.
Тем не менее аналогия между браконьерством и доисторической охотой далеко не полная. По сравнению с древними охотниками, у современных браконьеров есть множество технических новшеств. У них имеется быстрый транспорт в виде автомобилей, а в некоторых местах, возможно, даже вертолетов и легких самолетов. В отличие от североамериканских охотников верхнего плейстоцена, у современных есть почти бесконечное число снарядов (пуль), для запуска которых практически не надо прилагать усилий, кроме нажатия на спусковой крючок. Хорошо вооруженным браконьерам не нужно ни опыта, ни ловкости, чтобы убить добычу, в то время как охота на глиптодонов требовала от древних обитателей Южной Америки определенных тактических приемов, полностью отличающихся от тех, которые нужны были для охоты на гомфотериевых, гигантских ленивцев или южноамериканских копытных (см. илл. 9.5).
ИЛЛ. 9.5. СТАДО МАКРАУХЕНИЙ (Macrauchenia) на водопое. Чарльз Дарвин впервые нашел ископаемую кость необычного существа размером с лошадь в 1834 г. на юге Патагонии во время экспедиции на корабле «Бигль». Он совершенно не представлял, что это может быть. Недавно с помощью молекулярных исследований было установлено, что макраухения (Macrauchenia patachonica) на самом деле дальний родственник группы непарнокопытных, в которую сейчас объединяют лошадей, носорогов и тапиров. Судя по форме черепа макраухений, на его лицевой части был широкий мясистый хобот неизвестного размера, с непонятными функциями. Макраухений находили во многих местах Южной Америки, особенно на территориях, где в верхнем плейстоцене были сухие травянистые равнины. И хотя этот вид просуществовал только до начала голоцена, нет никаких доказательств, что на него охотились. Крупная нелетающая птица – Дарвинов нанду (Rhea pennata), наоборот, часто служила добычей для древних охотников. Несмотря на это, вид выжил и сейчас часто встречается в Патагонии.
Наконец, кажется маловероятным, что крупные животные континентальной части Нового Света в конце плейстоцена реагировали на охотившихся людей одинаково, независимо от предыдущего опыта знакомства с человеком. При определенных обстоятельствах одни виды должны были стать более легкой мишенью, на других охотиться было бы сложнее, а на третьих – попросту невозможно. Некоторые виды должны были сохраниться на территориях, куда люди не могли проникнуть или проникли не сразу. В предыдущих главах я описывал несколько примеров такого позднего выживания на континентах, где происходили крупные вымирания. Но все дело в том, что таких случаев мало. Данные радиоуглеродного анализа, насколько позволяет точность этого метода, говорят о том, что американские вымирания были стремительными, а не растянутыми во времени{123}. Очевидно, что к тому времени, когда вымирание закончилось, погибли все, кроме нескольких стойких видов, уцелевших в борьбе за выживание. Однако было ли это связано с чрезмерной охотой, как считал Мартин, когда человечество прошлось, как цунами, по континентальной части обеих Америк, сметая почти все на своем пути, или существовали другие факторы?
Родовые общины и излишки
Для того чтобы перепромысел мог вызвать вымирания, не оставив тому или иному виду шанса на восстановление, уничтожение должно достичь высочайшего уровня за довольно короткий период времени. Предположив, что чрезмерная охота в конце плейстоцена действительно велась на территории Северной и Южной Америки, мы должны признать, что древние охотники производили больше ресурсов в виде туш животных, чем могли использовать в определенный момент. То есть они, теоретически, создавали излишки, даже если никогда их не использовали. Это поднимает ряд интересных вопросов о перепромысле, часть из которых вступает в серьезное противоречие с предположениями об организационных возможностях доисторических обществ.
Археолог Джордж Фрисон считал, что самая малая социальная структура у людей, формально называемая родовой общиной, не имеет того уровня организации или сплоченности, который необходим для чрезмерной охоты и эффективного использования излишков{124}. Безусловно, в североамериканских археологических находках нет ничего, что свидетельствовало об иной первичной хозяйственной деятельности человека, кроме собирательства и групповой охоты. С точки зрения Фрисона, охота человека на мамонтов и других представителей мегафауны могла, конечно, оказать заметное влияние, но более вероятно, что были и другие факторы, определяющие, выживет вид или нет. Так, почти нет археологических доказательств того, что в Северной Америке охотились на верблюдов и лошадей, но они вымерли, в то же время бизоны, несмотря на интенсивное преследование, выжили.
Что касается хранения мяса, то нет никаких находок, доказывающих, что первые люди в Новом Свете делали большие запасы{125}. Однако палеонтолог Дэн Фишер из Мичиганского университета считает, что находчивость плейстоценовых охотников часто недооценивается. Чтобы продемонстрировать это, он провел несколько занимательных экспериментов в режиме реального времени по сохранению мяса средствами, доступными для древних людей, обитавших в умеренном климате. В одном опыте Фишер положил большой кусок мяса в неглубокое озеро, которое полностью промерзло зимой, а затем весной вместе со своей семьей извлек его и съел. Нет, вы не подумайте, никто даже не заболел! Кроме легко счищаемого пенистого налета из бактерий и других мелких организмов на контактировавшей с водой поверхности куска, мясо внутри сохранилось достаточно свежим, чтобы его можно было употребить без вреда для здоровья. Конечно, можно поспорить, мог ли такой метод иметь широкое распространение на территории Северной Америки в конце плейстоцена. Однако, поскольку человечество всегда было изобретательным, люди могли использовать (и, несомненно, использовали) и другие методы сохранения мяса, например копчение. Но зачем тогда продолжать охотиться, если базовый уровень продовольственных запасов может быть достигнут с меньшими усилиями?
В связи со всем этим возникает вопрос, могли ли первые мигранты в Северную Америку, представляющие собой, вероятно, небольшие мобильные родственные группы, вызвать вымирание десятков видов на всей территории в сотни тысяч квадратных километров, действуя как обычные охотники-собиратели. Чтобы достичь подобного уровня, эти первопоселенцы должны были организовать почти постоянные охотничьи отряды и действовать такими группами на протяжении довольно долгого периода. Это полностью противоречит этнографическим представлениям о том, что родовые общины собираются в группы большего размера для одной цели, ограниченной по времени, такой как, например, ежегодная охота, но затем распадаются, когда задача выполнена{126}. Как правило, сотрудничество между людьми ради конкретной цели заканчивается по ее достижению. Кроме того, поскольку для общинной формы социальной организации характерно неустойчивое, переходящее лидерство, возникает вопрос, каким образом постоянные охотничьи отряды смогли бы поддерживать необходимый уровень целеустремленности и дисциплины? Что делали (если делали) с грудами мяса и фрагментов туш в обществе, которое обычно не производило излишков? Если это подпитывало рост человеческого населения в конце плейстоцена, как предполагал Мартин, то почему это не привело к более высокому уровню экономической организации быстрее, чем можно судить по археологическим находкам? Или же добычу бросали, потому что тяга к безудержному истреблению заложена в генах у нас как хищников и не предполагает рационального экономического поведения? Этот вопрос наводит на размышления и даже вызывает тревогу, заставляя нас рассмотреть другую, более неприглядную разновидность избыточного потребления.
Излишнее истребление, или синдром «хорька в курятнике»
Истребление добычи сверх того, что необходимо для удовлетворения непосредственной потребности в пище, распространено среди хищников разных трофических уровней от зоопланктона и до крупных млекопитающих{127}. Концепция излишнего истребления, или синдром «хорька в курятнике», изначально была предложена в 1972 г. зоологом Хансом Крууком в его знаменитом исследовании пятнистых гиен и обыкновенных лисиц. Круук писал:
‹…› насыщение хищников не подавляет стремление к дальнейшей поимке и убийству жертв, но, возможно, тормозит поисковое и охотничье поведение [курсив Круука]. Таким образом, хищники остаются способны ловить «легкую добычу», но при этом насыщение обычно ограничивает количество убитых ими жертв ‹…› У многих, если не у всех хищников есть поведенческие механизмы, позволяющие использовать добычу позже или позволить ее съесть другим членам той же социальной группы или детенышам{128}.
После первой работы Круука было проведено много дополнительных исследований излишнего истребления, его идеи получили подтверждение и развитие. Например, в исследовании поведения собак динго и лисиц – хищников, которых завезли в Австралию, – отмечается, что «излишнее истребление, по-видимому, свидетельствует об отсутствии надежной защиты у жертвы при встрече с новым эффективным хищником, с которым они не сталкивались в процессе эволюции»{129}. Динго завезли
