какой-то шум, чей-то тихий голос, так что именно туда они побежали в первую очередь. Когда дверь открылась, и они увидели других девушек, своих самых близких подруг, связанных и сидящих на полу, Мэри Энн и Сюзанна закричали.
Сильная рука обхватила лицо Сюзанны и потащила ее обратно в коридор. Другой рукой Ричард схватил Мэри Энн, хотя нож мешал крепко держать ее. Девушки в спальне начали кричать. Умоляли его не причинять им вреда, а подруг – не сопротивляться. Он протащил их обратно по коридору, а затем, пошатываясь, направился в другую спальню. Пока девушки извивались в его руках, дверь за ними захлопнулась. Его ладонь твердо лежала на лице Сюзанны, зажав ей рот и нос, но обо всем остальном он забыл, когда попытался отбиться от Мэри Энн. Наконец-то сучка, в которой есть хоть капля борьбы. Наконец-то повод освободиться. Он вонзил нож ей в живот и с наслаждением почувствовал, как теплая кровь потекла по костяшкам его пальцев. Ни одна часть женщины никогда не была такой теплой, как тогда, когда он проделывал в ней новую дырку.
Никакое удовольствие, которое могла доставить женщина, никогда не было таким сладким, как тихий вздох жертвы, понимающей, что ее жизнь закончилась, и все из-за него. Потому что он был сильнее. Потому что он решил, что ее жизнь должна закончиться в этот момент.
Другая шлюха все еще цеплялась за его руку, когда ее подруга рухнула ничком, ревя, как ослица, и брыкаясь, будто ее слабое женское тело могло когда-нибудь одолеть его. Он уронил нож и кинулся на Сюзанну, схватив ее двумя руками. Он усадил ее верхом на неубранную кровать в этом логове греха и позволил другой руке скользнуть на ее естественное привычное место, обхватив ее горло. Его шепот был таким тихим, что даже женщина, истекающая кровью на полу, не смогла его услышать:
– Вот и все. Борись со мной. Давай же.
Сюзанна попыталась. Она попробовала оттолкнуть его, сомкнуть бедра, чтобы столкнуть с себя ужасную тяжесть, давящую ей между ног, укусить мягкие мясистые пальцы там, где они прижимались к ее губам, и разжать его руку. Все было напрасно. Силы уже покидали ее. Прошла целая минута с тех пор, как она в последний раз делала вдох, а ее легкие уже горели. Когда сопротивление ослабло, Ричард отнял руку от ее лица и сжал на шее рядом с другой, не просто перекрывая доступ воздуху, но и раздавливая мягкие ткани. Сжимал крошечные хрупкие участки ее горла своими крупными ладонями. Она перестала дышать и двигаться, но Ричард все равно сжимал ее. Он и раньше видел, как мужчин душили в драках в барах. Он знал, как долго нужно душить человека, прежде чем он умрет, и оказывается, это было намного дольше, чем показывали в фильмах.
Когда Ричард наконец убедился, что девушки мертвы, он вытер свой нож об их одежду, сунул его обратно за пояс и пошел умываться. Из задней спальни никто не видел мертвых медсестер. Остальные девушки думали, что их подруги просто связаны и сидят с кляпами во рту. Вот и отлично. Он никому не хотел портить сюрприз.
Как только первоначальный порыв к убийству прошел, Ричард снова почувствовал себя как под героиновым кайфом. Жизнь возвращалась дюйм за дюймом. Ему нужно сузить круг поисков. Неуклюже переходя из комнаты в комнату под плач связанных медсестер, он нашел ванную и привел себя в порядок; кровь на его руках приобрела ржавый оттенок. Глядя на свое бледное лицо в зеркале, Ричард видел, как шевелятся его губы, но ему пришлось напрячься, чтобы расслышать собственные слова:
– Успокой их, не усложняй ситуацию. Насладись жизнью.
Памела все еще сидела одна в спальне, где он ее оставил, и требовала внимания, случайно выбранная для его удовольствия. Когда он наконец вернулся к ней и увидел, что она съежилась, как кролик в свете фар грузовика, девушка внезапно утратила всю свою привлекательность.
В других девушках было хотя бы немного огня – они брыкались и дрались, очаровательно извивались, А эта казалась мокрой рыбой, лежащей в слезах, стекавших по ее лицу.
Ричард пинком перевернул ее, затем сел ей на спину, чувствуя, как ее связанные руки подрагивают под его эрегированным пенисом, когда он прижимается к ней. Как жалко. Он даже не попытался спрятать нож, и уж точно не обрек ее на чистую насильственную смерть, как Мэри Энн, которой по крайней мере хватило смелости противостоять.
Впервые в его жизни под ним лежало женское тело, и он мог делать что угодно без каких-либо последствий. К настоящему времени он полностью оторвался от реальности за пределами этого дома. Этот дом был целым миром, а Ричард был здесь богом. Он приставил кончик ножа к груди Памелы и медленно надавил, чувствуя сопротивление ее кожи, слоев жира и мышц, ощущая скользящий удар по грудной клетке, затем легкую пустоту в сердце. Он несколько раз поводил ножом взад-вперед, туда-сюда, просто чтобы почувствовать его. Когда Памела умерла, не произошло никакого экстатического порыва. Он даже не заметил, как она умерла. Даже тогда она не сопротивлялась. Он нанес ей еще несколько ударов ножом, а затем завязал один из ее белых чулок на шее, как делал с большинством девушек, когда заканчивал расправу. Ему нравилось, как это выглядело.
При очередном походе в ванную он смыл кровь от попавшей на него сильной артериальной струи, и вскоре был готов вернуться в спальню и выбрать следующую жертву. Несмотря на то что героин облегчал его совесть, до этого Ричард сдерживал себя, уверенный, что мир восстанет против него, если он начнет действовать исключительно ради собственного удовольствия. Сказалось его христианское воспитание, но теперь неоспоримые доказательства затмили веру. Никто его не останавливал, даже не пытался. Пора возвращаться на праздник жизни.
Девушки изо всех сил старались отползти от него подальше, когда он вошел в комнату, извиваясь по полу, как черви. Хорошо. Именно так и должно быть. Для него они и были червями. Им следовало бояться. По какой-то причине его взгляд остановился на Нине, и он развязал ей ноги, чтобы она могла встать и идти без посторонней помощи.
– Я просто хочу поговорить с ней прямо сейчас. Не со всеми вами. Только с ней. Понятно?
Некое доверие, которое смог завоевать у девушек поначалу, рухнуло перед лицом его жестокости по отношению к Сюзанне и Мэри Энн. Теперь они все боялись его. Шарахались от его прикосновений, и ни одна из
