больше, чем положено.
– Тогда чего хочешь?
Себастьян поставил стакан на столешницу и, опершись на нее руками, наклонился ко мне.
– Три часа, – сказал он после нескольких секунд раздумий. Я посмотрела на него в недоумении. – Три свободных часа, в течение которых останешься в квартире, никуда не выходя и не попадая в неприятности.
– Ты просишь отгул?
Себастьян кивнул.
– Знаешь, это не проблема. Можешь взять столько дней отпуска, сколько захочешь…
Себастьян улыбнулся.
– Не пытайся меня одурачить.
Улыбнулась ему и залюбовалась ямочками, которые обозначились на его щеках.
– Просто веду себя как добрая самаритянка, не эксплуатирую тебя и все такое…
– Три часа ты спокойно сидишь в квартире.
Это было слишком заманчивое предложение, чтобы от него отказываться. Кроме того, три часа в одиночестве: разве это не то, о чем я мечтала с тех пор, как приставили охрану?
– Договорились, – сказала я, протягивая ему руку. Он смотрел на нее несколько секунд, ничего не делая, а затем, разинув рот, наблюдала, как через несколько секунд моя ладонь почти утонула в его длинных, сильных пальцах. Пожатие было легким с его стороны, но крепким с моей.
– Когда начинаем?
Пару мгновений Себастьян колебался.
– Через три дня, когда татуировка более-менее заживет… Не хочу причинить вред, – сказал он, но прозвучало это не заботливо, скорее угрожающе.
Мамочки… Во что я ввязалась?
–
Остаток дня провела в комнате за учебниками. Нужно было залечить татуировку, но не знала, будет ли хорошей идеей попросить об этом Себастьяна. Ведь теперь, по крайней мере, знала, что он мне не откажет. Но сама не доставала до татуировки, так что пришлось идти к нему.
Негромко постучала в дверь его комнаты. Он открыл через пару секунд.
– Что такое?
Он прислонился плечом к дверному косяку.
– Пыталась нанести мазь на татуировку, но ничего не вышло. Можешь помочь?
Себастьян посмотрел на крем, который держала в руке, и вздохнул.
– Идем в ванную.
Пересекли небольшой коридор и вошли в ванную комнату, где он принимал душ, раздевался, брился…
При виде его туалетных принадлежностей в животе запорхали бабочки.
Господи, какая же я жалкая… Что этот человек сделал с моими нейронами?
Поскольку я была в трико, не нужно было раздеваться, скинула легкий шелковый халатик и встала перед зеркалом спиной к Себастьяну.
Он осторожно снял защитную повязку, а затем, встав рядом со мной, тщательно вымыл руки, взял губку и смочил ее водой с нейтральным мылом.
– Скажи, если будет больно.
Не знаю, почувствовала ли это только я, но внезапно весь мир уменьшился до четырех стен ванной: все пространство словно до краев наполнилось присутствием Себастьяна и пропиталось его запахом, заполнившим каждый уголок. Прохладная мокрая губка вызвала мурашки, а прикосновение его пальцев не только заставило трогательно покраснеть, но и создало мгновенную реакцию в теле. Себастьян не отрывал взгляда от моего отражения в зеркале: соски вновь затвердели, стыдливо выделяясь из-под обтягивающей ткани трико. Я мысленно чертыхнулась.
Поморщилась, когда он задел чувствительный участок кожи.
– Прости, – поспешно прошептал он, прикасаясь более осторожно.
Он вымыл руки после того, как промыл рану, и смочил угол полотенца, чтобы удалить с кожи остатки мыла.
– Передай крем, – попросил он спокойным тоном. Неестественно спокойным, учитывая, что я была едва жива.
Отдала крем, и он, растерев небольшое количество между указательным и средним пальцами левой руки, принялся аккуратно его наносить. Наконец он меня касался, и каждое прикосновение вызывало сноп электрических искр в мозгу. Ничего не могла с собой поделать: было слишком жарко от того, что его тело так близко, что он касается меня…
Время, казалось, остановилось, потому что он распределял крем по коже намного больше времени, чем нужно для такой маленькой татуировки. Или, может, я опять принимала желаемое за действительное?
Пыталась поймать его взгляд в зеркале, и, к удивлению, он смотрел на наши отражения так же пристально, как и я. Колени подкосились, когда его пальцы опустились ниже татуировки, вниз по позвоночнику.
Прикрыла глаза, затаив дыхание.
– Тебе не следовало этого делать, – прошептал он на ухо, в то время как левая рука с силой сжала бок. – Татуировщик был прав… у тебя слишком красивая кожа, чтобы клеймить ее чернилами.
– Ты так считаешь?
Считывала отраженный взгляд и видела: Себастьян стоит перед выбором. То, как он вцепился пальцами в талию, не опускаясь ниже, подарило надежду, что он, как и я, жаждал большего… гораздо большего.
Он не ответил, и на несколько секунд воцарилась тишина.
Подняла руку и медленно спустила лямку трико с одного плеча. Верхняя часть груди слегка обнажилась, и я знала, что дальше произойдет одно из двух: либо Себастьян продолжит раздевать меня, в чем сомневалась, либо вернет лямку на место.
– Не надо.
Возвращая лямку на плечо, вновь провел подушечками пальцев по коже, вызывая стаю мурашек. Замер на секунду, не отводя взгляда от кожи, а затем пальцы прочертили мимолетную дорожку по руке.
Боялась, что растаю от его прикосновений, как свечной воск, но он отстранился.
– Тебе следует вернуться в комнату.
Взгляды встретились в зеркале.
– Может, и следует, но не хочу, – ответила, поворачиваясь и становясь перед ним.
– Предлагаешь силой увести отсюда?
Сделала вид, что глубоко задумалась.
– Это означает, что снова меня схватишь? Сделай это!
Себастьян отступил на шаг: не осознавала, насколько близко стояли друг к другу, пока не оказалась с ним лицом к лицу.
– Не желай того, что невозможно, Марфиль.
Его слова зажгли фитилек в извращенном мозгу, но он будто видел меня насквозь, и прежде чем я успела выдать остроумную реплику, потянул меня за щеку, чтобы не могла говорить.
– Пожалуйста, молчи, – сказал он, но при этом его взгляд был прикован к моим растянутым губам.
– С тыбой нывазможные вазм… – промычала я, но он наклонился и почти приник губами к моему уху.
– Ничего не будет, Косточка. Не рискну работой, какой бы ослепительной ты ни была.
Как он только что назвал меня?
– Ты назвал меня «Косточка»?
– Разве тебя назвали не в честь драгоценного материала, что получают из бивней сильных благородных животных?
– Не совсем, умник. Назвали, потому что моя кожа светлая, как слоновая кость…
– А я-то думал, потому что ты грузная, как слоненок.
От отошел к двери, открыл ее и жестом приказал уйти.
– Ты только что сказал, что я ослепительна, теперь зовешь грузной… Вчера говорил, что со мной невозможно…
– Это так.
– Что я как ребенок…
– И это неоспоримо.
Остановилась перед ним.
– Можешь говорить все, что хочешь… но умираешь от желания меня поцеловать.
Себастьян сжал губы, не отрывая от меня глаз,
