покажет, что эта девица сбежала вместе с остальными и поводов для беспокойства нет. Тогда они смогут быстро уйти отсюда, и так уже дымом надышались!
Вот только поводы для беспокойства были.
— Какого хрена?.. — поразился Эдуард и тут же закашлялся, поперхнувшись горячим воздухом.
Дверь в общий кабинет дизайнеров была не просто закрыта, она была подперта каким-то металлическим ломом. А огонь пылал уже совсем близко — и он никак не мог так быстро добраться сюда снизу, где изначально заметили пожар.
Значит, никакой это не пожар. Это поджог — сразу в двух местах. Но такой вариант, возмутительный и преступный, все равно был более логичным, чем случайное возгорание в великолепно отремонтированном здании.
Из-за воя пожарной сигнализации невозможно было ничего разобрать, однако даже Эдуард уже не сомневался, что в кабинете кто-то есть. Иначе какой смысл подпирать дверь? Романов же и вовсе не собирался обдумывать ситуацию — хотя следовало бы. Он без сомнений рванулся вперед, в клубы черного дыма, к близким всполохам огня. Эдуард попытался его задержать, однако бывший воспитанник оттолкнул его руку.
Романов и дальше действовал с той же решительностью, больше подходящей роботу, чем человеку. Он перехватил железный кол и откинул в сторону. Выглядело это легко, однако Эдуард даже сквозь дым успел заметить, что на раскаленном металле остались кусочки кожи и кровь — за скорость пришлось заплатить опасным ожогом.
Но оно того стоило, потому что из распахнувшейся двери тут же вырвалась Егорова, живая, кажется, даже здоровая — хотя и покрытая сажей. Она попыталась что-то сказать, но не смогла, да никто и не ждал от нее объяснений.
— Уходим! — крикнул Эдуард. — Быстрее, пока тут потолок не рухнул!
Егорова растерялась, не зная, куда бежать. Ее сложно было обвинять: похоже, она надышалась дымом, у нее слезились глаза. Романов не стал ждать, пока она придет в себя, просто подхватил ее на руки, легко, будто не он только что с кожей распрощался. Эдуарду оставалось лишь вести их к пожарной лестнице — которой ему никогда раньше не доводилось пользоваться. Пламя ревело все ближе, звук искажался, и казалось, что это конец… Пока они не вырвались из раскаленных коридоров в прохладу весенней ночи.
А там уже работали и пожарные, и врачи. Их окружили со всех сторон, развели по машинам, помогли, успокоили. Огонь сдержали быстро — и часа не прошло.
Уже на следующий день пожарные подтвердили то, что Эдуард и сам давно понял. Был поджог, причем грамотный. А Егорова заявила, что видела за дымом людей, но разглядеть не смогла, все они были в противогазах. Они перехватили ее, когда она бежала к выходу, и, ничего не объясняя, швырнули обратно в студию. Там она билась о закрытую дверь, чувствуя приближение пожара, пока за ней не пришли.
Здание пострадало, но не сильно. Украшения в защитных кейсах пламя вообще не задело. Коллекция одежды была уничтожена — но сам Арден нашел это смешным, потому что у него даже дешевая копия оказалась застрахована.
Поджигателей пока не поймали. Но Эдуарду было не слишком важно знать, кто они. Он и так прекрасно понимал, кому выгодно уничтожение коллекции, повреждение украшений — и гибель главного дизайнера.
* * *
Лане до сих пор сложно было поверить, что это действительно с ней произошло. Нет, в ее жизни и раньше хватало странностей — но это же не просто странность, это преступление!
Теперь она могла рассказывать о произошедшем со смехом, вроде как ничего ужасного не случилось, все в порядке! Но тогда ей было совсем не смешно. Она слишком хорошо помнила свою растерянность, нарастающий страх, неверие — не может такого быть, не с ней так точно! Помнила, как билась о дверь, как задыхалась от дыма. Окна были закрыты решетками, дверь никак не поддавалась. Из-за пожарной сигнализации невозможно было услышать, есть рядом кто-то или нет, близко ли спасатели. Зато дыма становилось все больше, горел пластик, и Лане казалось, что она обречена.
Ну а потом дверь открылась, дальше воспоминания пошли скорее счастливые из-за осознания того, что Лану все-таки спасли. Даром ей тот день не прошел, ее на сутки задержали в больнице, чтобы провести детоксикацию. Однако это было такой мелочью после того, как она осталась живой и не покалеченной!
Павел заплатил за ее спасение куда дороже, он получил серьезный ожог и теперь не мог толком двигать пальцами на правой руке. Врачи заверяли, что это не страшно, что скоро все заживет… Но уж точно не скорее, чем нужно завершить работу над коллекцией.
Он делал вид, что ему все равно. Он всегда так поступал. Он и Лане сразу заявил, что не собирался ее спасать, он случайно оказался на том этаже, удивился запертой таким варварским способом двери, вот и выпустил пленницу.
Эта версия долго не продержалась. Как только Лана вернулась на работу, другие дизайнеры, да и мастера поспешили рассказать ей, что он, вообще-то, выбрался из здания. И одним из первых. Он спрашивал про нее и рванул обратно, когда понял, что ее нигде нет.
Конечно, это могло ничего не значить — и его поступок, и эта ложь. Он спас ее, потому что так поступил бы любой нормальный человек. А соврал потом, чтобы она не вообразила себе слишком много, он ведь знает, что она к этому склонна! И все равно Лане было приятно.
Поэтому она выждала еще день, чтобы суета в «Русской легенде» окончательно улеглась и все вернулись к прежнему ритму. Вот тогда Лана и направилась в его мастерскую.
Павел привычно работал там, хотя теперь он как раз имел полное право на больничный. Но он не пропускал ни дня в офисе с тех пор, как вернулся. При этом с Ланой он по-прежнему не пересекался без острой необходимости, да и она старалась ему не докучать.
Однако сегодня ему предстояло потерпеть. Лана уверенно постучала в дверь и, дождавшись позволения, вошла в полутемный зал.
Павел работал за столом — совсем как в день их знакомства, если что и изменилось, так это белая повязка на его руке. Увидев, что к нему явилась Лана, он окинул ее неприязненным взглядом.
— Вам что нужно?
— Мы можем перейти на «ты»?
— Нет.
Обижаться Лана не собиралась:
— Ну да и ладно, тогда буду благодарить не тебя, а вас. Спасибо.
— Пожалуйста. Научитесь открывать двери самостоятельно, это упростит жизнь всем.
— Как знала, что вы от язвительности не удержитесь, — рассмеялась Лана, но тут же посерьезнела. — Как ваша рука? Очень болит?
— Вообще
