дых, так, что стойка чуть не опрокинулась.
— Кха! Ха! Турнир! Он… проводится давно, как наместником стал Крим, перед нашим девятнадцатым дождём. Ты же видел, все ровесники, старших зайцев нет просто. — отплевываясь и задыхаясь, ответил он.
«Девятнадцать дождей? Верно, он имеет в виду лет? Хотя тут вряд ли есть разница, наверное, он об сезонах дождей, — понял я, — И значит, потом турнир, на котором нас всех перебивают на потеху публике… Но зачем? Мы отличная рабочая сила, в рассвете сил. Да и демографию контролировать есть более практичные способы».
— Почему именно этот возраст? Как проходит турнир и что достаётся победителям?
— Я не знаю, почему девятнадцать! Правда! Клянусь! — визжал он, — И как проходит, тоже не знаю. Этот жиртрест ничего не рассказывал, только то, что туда допускаются только высокородную публику, и что в награду нам дают свободу.
Свободу, значит, звучит не очень реалистично. Но достаточно, чтобы дать ту самую неимоверно действенную надежду. Ох, не с проста они избрали этот возраст, не с проста. Но он, похоже, не врёт, или… Ладно, посмотрим, что он ещё скажет.
— Что ты знаешь о чарах на наших кандалах? Кто ими занимается? — спросил я мягким и приятным голосом, таким, которому можно было доверять, насколько это сейчас было возможно.
— Я… я не знаю.
— М-да, ты совершенно не умеешь лгать, — сказал я и тут же прошёлся по его рёбрам, без сомнений сломав парочку.
— АААААА! Не надо! Я не знаю почти ничего! Надзиратели гоняли меня по поручениям, требовали рассказывать о том, что происходит в бараке… Пожалуйста… — он заплакал.
А во мне внезапно вспыхнул гнев, и я схватился за валявшийся молот и с размаху ударил ему по ноге, размозжив ту! Он завизжал, а я зажал ему рот рукой!
— Ты что-то знаешь, думай лучше. Или останешься без второй ноги. — с гримасой гнева сказал я.
Опять этот ублюдочный Декс пытается мной управлять! Сука! Он всё усложняет! Если кто-то услышал крики этого нытика, мне будет худо!
— Думай! — я запихнул какую-то тряпку ему в рот и схватился за молот, вновь вознося тот над ногой, — Считаю до трёх! Раз! Два!
— М-н-н! — он быстро закивал головой.
Я вытащил кляп одной рукой, не выпуская молота из другой. Он заговорил, запинаясь от боли и слёз, по его подбородку стекали слюни и сопли:
— В городе, городе! — задыхаясь плевался он, — Чародеями их зовут, однажды я случайно подслушал надзирателей. Они говорили, что те в центре живут, у какой-то… ууу… площади, — я сделал жест, чтобы он продолжал, чувствовал, что у него ещё что-то есть, — Они приходят иногда в сопровождении охраны к баракам, к тем, что на другом краю. Там мелкие живут.
— Мало, конечно, ты мне рассказал… — прошипел я.
— Это всё, что я знаю! Прошу, отпусти! — завывал он.
Ладно, толку от него уже не будет, похоже. Да и мне надо здесь заканчивать. Не знаю, что меня ждёт по возвращению, может, мне уже сегодня шкуру спустят. А может, повезёт. Хотя с везением у меня туго в последнее время.
Я обошёл Ронта, тот пытался не выпускать меня из вида, но совсем обессилел. Медленно и тихо приблизился к нему из-за спины и сказал шёпотом:
— Жалкое ты существо, Ронт. Но я могу понять тебя, на что только не пойдёшь, чтобы выжить. Потому-то никак не могу отпустить тебя.
Мои жилистые руки тут же обвили его шею, словно змеи, я замкнул замок и стал давить. Он пытался вырваться, брыкался, но сил у него было и без пыток мало, а сейчас и подавно. Но мне понадобилось не меньше пяти минут, чтобы наконец он прекратил шевелиться. Пульс не прощупывался, и зрачки ни на что не реагировали.
Неожиданно меня чуть не стошнило. Сердце забилось сильнее, болезненный комок образовался в горле! Что за хрень в этот раз?! Жалость и отвращение вперемешку с сожалением нахлынули на меня, словно лавина!
Грёбаный мягкотелый ублюдок! Декс, чертов нытик! Соберись! У нас ещё куча дел, нет времени на синтименты!
Я и не заметил, как совсем иначе стал относиться к чужой жизни.
И спустя минуту после того, как Ронт издох, я вновь увидел струйку незнакомой вихревастой энергии, простирающейся из его рта и стремящейся ко мне. Она отличалась от той, что была прежде: совсем тусклая и тонкая, куда более… жидкая, наверное. А тёмной речушки, похожей на дым, не было вовсе.
Но она всё же принесла какой-то запас сил, но совсем мизерный. Будто была годна лишь на то, чтобы поправить моё состояние, но совсем не сделала сильнее. По крайней мере я не ощутил этого так отчётливо, как в тот раз.
Порывшись в сундуках свинки, я не нашел ничего особо полезного. Денег не было (да и что бы я с ними делал), а тряпьё и различный хлам были для меня бесполезны. Но, к удивлению, когда обитые кожей сундучки закончились, какой-то чёрт потянул меня проверить под промятой кроватью. И фортуна мне наконец-то улыбнулась! Я выудил небольшой вытянутый свёрток весьма недешёвой ткани и, развернув, обнаружил отличный кинжал: лезвие изогнутое, отполированное, на противоположном конце два изогнутых стальных когтя, у короткой рукояти, выработанной словно канатное переплетение, на начале лезвия стояла весьма грубая подпись мастера, и что-то мне подсказывало, что им была не эта свинота. Я убрал кинжал за пазуху, обмотав грязной старой тряпкой, найденной возле кровати, и мне хотелось верить, что она использовал её не для того, для чего обычно используют прикроватные тряпки.
Следом я отцепил Ронта, выудил ключ от наручников и освободился. Раздел, распластал на полу, измазав одну из его рук золой. Затем перетащил хряка ближе к печи. Кочерга в его голове так и норовила зацепиться за деревяшки пола. Я опрокинул его тело на ноги Ронта, словно это он доблестно завалил развратную Тату. А молот заложил в ладонь свинки, а другую закинул ближе к шее зайца.
«А вот если вытащить ребро, будет совсем подозрительно. Блять! Нехорошо это!» — подумал я, хмурясь. «Эх, тут и так можно найти кучу несостыковок. Но я надеялся, что толковых ищеек нет в этом городке, да и не будут они заниматься кузнецом и рабом».
Выйдя из кузницы, уже виднелись лучи восходящего солнца. Я пробирался быстро и незаметно, старательно избегая встречи с патрулями. Мне было неизвестно,
