Отложим этот разговор. Пойдёмте к трапезе… – пригласил гостя хозяин дома.
* * *
В июле в Стародубе – небольшом русском городке-крепости у юго-западного рубежа с Литвой распространилось известие, что в городе появился некто Андрей Нагой – родственник самого царя Димитрия (бежавшего в Литву из Москвы в ходе боярского заговора и переворота). Нагой и двое его сотоварищей сеяли слухи, что скоро в Стародуб через рубеж придёт пан Меховецкий с рыцарской конницей числом в пять тысяч верховых. А следом за ними в Стародуб явится и спасшийся царь Димитрий. Население города заволновалось. Однако литовская конница всё не появлялась, а пришёл и август. Тогда стародубцы и схватили Нагого и двух его соратников. Первым делом решили подвергнуть их пытке, чтобы достоверно узнать правду. На городской площади с подозреваемых сорвали рубахи. Палач принародно исполосовал плетью спину Алешке Рукина. Ибо Алёшка более других был замечен в распространении слухов. Тот, привязанный к столбу верёвками, ёрзал под плетью как уж, скрипел зубами, но молчал, выдержав двенадцать ударов. Молчали и двое других. Тут стародубский целовальник предложил поднять их на дыбе, чтоб дознаться. Кровь прилила к лицу того, кто назывался Андреем Нагим. Сошёл с лица и побледнел тот, кто назвался Грицком из Пропойска. И тут произошло непредвиденное. Нагой заорал во всё горло, вырвался из рук дюжих молодцов, державших его, схватил кол, валявшийся под ногами и начал матерно ругать и колошматить всех, окружавших, включая палача. Народ опешил и попятился.
Тут из толпы вышел казак по виду рослый и усатый, громко назвавшийся Иваном Заруцким. Выйдя вперёд, он поднял правую руку вверх, призывая всех прекратить беззаконие. Все воззрели на него. Держа кол в руках, дыша как собака, пробежавшая пять вёрст, не подпуская к себе никого ни на шаг, остановился и тот, кто назывался Нагим…
– Кого взялися пытати!? Безумныя невегласы. Се есть царь ваш Димитрий. Он сам к вам пришед. А вы его на дыбу! – зычно крикнул Заруцкий, обращаясь к народу.
Взволнованный ропот пробежал в толпе.
– А ты хто таков, казак? Что тут потерял? – посыпались вопросы.
– Не потерял яз, а нашёл. Нашёл государя своего Димитрия. Вот он! А яз – посыл царевича Петра. Привёз из-под Тулы государю своему письма и грамотцы от ево князей и воевод! – громко и смело молвил Заруцкий, указуя на того, кто назывался Нагим.
– Да то – Ондрюшко Нагий! Какой он царь? – послышалось из толпы.
– А вы сами и спросите у его. Он вам и кажет! – продолжая указывать на Нагого, молвил Заруцкий.
Целовальник, который недавно призывал народ поднять разносчиков слухов на дыбу, тут развернулся к молодому человеку, опустившему кол, поклонился, огладил бороду и вежливо, но с пристрастием вопросил:
– Прости за ради Христа, не прогневайся мил человек, не знаю твоего звания и чина. Кто ты, и зачем пришёл в наш град? И что табе тут надобно? И взаправду ли бает сей казак о твоей особе?
В толпе народа воцарилась гробовая тишина… Заруцкий с румянцем на лице внимательно смотрит на Нагого и склоняется в поясном поклоне. Поясно кланяется и бледный Грицко. Привязанный к столбу Алешка Рукин, ерзая всем телом вдруг со стоном и негромко шепчет:
– Во истину, молви им правду, государь…
Но толпа молчит и уже с вызовом посматривает на виновников происходящего … Обстановка с каждой секундой накаляется. Нагой краснеет ликом и, кажется, колеблется какое-то время. Затем, взглянув на окровавленную спину Алёшки Рукина громко и смело произносит:
– Истинно говорю, аз есть государь и царь ваш Димитрий Иоаннович! Пришед к вам, чтоб вели меня на Москву и помогли приять родительский стол!
Какое-то время на площади ещё царят удивление и молчание. Но следом неимоверный рёв и крики оглашают площадь. Того, кто называл себя Нагим, берут и поднимают на руки и со слезами торжества несут в воеводскую избу. Возбуждение и неистовство людей таково, что все забыли и про высеченного Алёшку, привязанного к столбу и истекающего кровью. Вспомнили про него только через полчаса, когда тот, кто назывался ранее Нагим, велел развязать и освободить Рукина. И уже в воеводской избе, Иван Заруцкий с поклоном передаёт в руки «царя» грамотцы и письма от «царевича Петра» и его воевод. Сии писания читаются целовальником вслух, а народ плачет и кланяется «царю», прося прощения.
* * *
Воевода Фёдор Шереметев решил не зимовать в крепости на острове. С продовольствием там было плохо. Да и жилья хорошего было не построить. Потому и решил он двинуться на север, подальше от греха (от Астрахани), а зазимовать в условиях большого города – в надёжной крепости. Недолго думая, он двинулся к Царицыну и без особых усилий взял его, так как «царевич Ивана-Август» вместе с казаками ушёл в Астрахань.
Князь Фёдор Засекин и Лев Фустов, присланные в Михайлов на воеводство «царевичем Петром», перешли в середине мая на сторону Шуйского. В июне рязанский воевода Ю. Кобяков известил Шуйского, что «ряжский воровской воевода князь Иван княж Львов сын Масалской, и дворяня и дети боярсике, и атаманы, и казаки, и стрельцы, и пушкари, и всякие посадские люди нам (Шуйскому) добили челом и челобитные повинныя прислали»[40]. Воевода Н. Плещеев занял крепости: Ряжск, Песошну и Сапожок с окрестными сёлами. Казалось, что Шуйский и его сподвижники понемногу «берут верх» в Гражданской войне. Но не тут-то было…
Московские воеводы пытались обезопасить осадный лагерь под Тулой, выбив «воров» из тульских форпостов Гремячего и Крапивны. Гремячий служил воротами из Тульского края в Рязанский. Оттуда было рукой подать до Михайлова – опорной крепости повстанцев. Для захвата этих крепостей были отправлены князья Юрий Ушатый и Пётр Урусов с отрядами служилых татар. Но князь Урусов, встретив сопротивление под Крапивной, бежал со своими людьми в Ногайскую Орду и оттуда вместе с ногайцами начал совершать набеги «на украинные городы». Гремячий, Крапивна, Одоев сохраняли верность противникам Шуйского. Бои продолжались у Козельска и Мещёвска. Следом против Шуйского восстал Брянск. Лишь позже – осенью князю Д. Мезецкому с трудом удалось выбить повстанцев из Крапивны и Одоева.
Летом в Сибири произошло восстание остяков, недовольных злоупотреблениями сибирских воевод, не считавшихся с властью самозванного царя Василия Шуйского. Восстание охватило значительную часть уезда, и инородцы даже осадили город Березов. Но дело кончилось для остяков неудачно: крепости они взять не смогли, и после двухмесячной осады были отбиты с немалым уроном. Одна из участниц заговора – остяцкая княгиня Анна Кодская была взята в плен и посажена в поруб. Правда, вскоре её освободили.
