печах выплавить ее, штуковину Божественного замысла? Не указано. Не задокументировано. Печатью не скреплено. И слямзить по привычке не с чего - не "берданка" - "трехлинейка" образца 1891 - 1938 годов, не фронтовой немецкий мотоцикл "БМВ" - отечественный тяжеловес-самодур "Урал", не американский пистолет-пулемет Томсона, принявший в ходе Великой Отечественной облик автомата ППШ..
- Откуда у тебя эта медаль? - спросил я, странным образом усекая, что ответ таится в Риге. В Доме Петра Первого, где в россказнях о потусторонних явлениях царевых людей и в иллюзорных кошмариках реальных столкновений с петербургской знатью семнадцатого-восемнадцатого веков интенсивно проходило мое довольно нескучное детство.
- С камзола Петра Первого.
- Рига, Шкюню семнадцать, да?
- Хвалю за службу!
- Чего там хвалить? По понятиям! Квартира шесть, Александр Маркович.
- С выходом на чердак?
- Она самая!
- Значит, соседями будем?
- С пятьдесят восьмого.
- Э, нет. Не совпадает. Я до пятьдесят третьего. Потом - в бегах...
- А до побега? Этажом ниже? Там, где апартаменты Петра и Меншикова?
- Точно, глаз - ватерпас!
- Не глаз, а ухо. Слышал-слышал о тебе. От Степки. От Петечки. От тети Маши. Застеночные твои...
- Как же, помню... помню... Пили, бузили... Все им царь Петр по праздникам мерещился. Грозился прийти на октябрьские и запереть в комнате с пустыми бутылками. Этакое, мол, изобрел на том свете наказание. Но... Их еще не было, когда я въезжал. Они послевоенного заезда, под салюты, когда латышей русили. А я... Я к жене - под бочок, еще до войны. Это потом нас уплотняли. А тогда... Нет, не ей, маме ее по наследсту, ну и папе, конечно, дом принадлежал. Вселился, гляжу - бля! музей на дому! И нате вам, без таблички - "руками не трогать".
- Как это коренному питерцу в музее - и без таблички "руками не трогать"?
- Твоя правда, "как"? Тогда и тиснул медаль. Нашейная-нагрудная, на цепочке... А на ней - магендавид. Наш, правильный. Каюсь, не устоял я перед щитом Давидовым. Амулет все же, как ни кинь! Таки-да! меня уберег... амулет!.. А жену, дочурку новорожденную... И не говори!.. Они из Риги не выбрались. В гетто, и концы в воду, либо в огонь. Утопили, говорят, в Даугаве. Сгорели, говорят, в синагоге. Поди разберись. Я на "Эвероланде"... А они... Фотокарточки... Да вот медаль эта... На цепочке от нее дочурке погремушку подвешивал. Попугайчика. Она еще ни ля-ля-ля, а он, подлец... Вспомню, "мастер", плакать хочется. Так что Петр пусть на меня обиды не держит. Зачем русскому царю магендавид на камзоле? Шпага, ботфорты - чин по чину. А медаль?.. Сам себя наградит! Там же, там на медали, думалось под ажиотаж, там еврейскими буквами писано... Может, одновременно со скрижалями. На горе Синай. И одной рукой. Его! Божьей! Помнишь, по Библии? Когда сходил Моисей с горы Синай... Помнишь, со скрижалями? После сорока дней и ночей пребывания Там?.. Помнишь, что случилось с его лицом? Оно светилось...
- Ну?
- А ведь от медали тот же эффект. Светишься. Будто тем же огнем она пропитана, что и Моисей.
- Даешь! Теперь догадываюсь, зачем ты себе кликуху новую взял - "Длань господня".
- Опять не веришь? Что ж, друг ты мой, маловер, поглядись в зеркальце...
- ? - вопросительный знак повис на моих губах, мочки ушей вспыхнули. Я машинально обыскал карманы. - Зеркальце... Где зеркальце? У тебя, случаем, есть зеркальце?
Зеркальца под рукой не оказалось. И я мало-помалу потянулся к выходу из нокдауна. Все же боксер... Мне ли терять самообладание, если мой язык не к носу привязан?
- То-то, - начал лепетать, подбирая слова, - то-то потом Петр доискивался лихого охотника до чужого добра. По ночам являлся, пугая усами и глазищами навыкате: "Лихоимца мне! Лихоимца! Четвертую нечистого на руку засранца!" Ей бо! Лично я свидетель. Да не просто свидетель. Он меня все донимал-донимал... И Меншиков... На него - профи по этой части! - подозрение падало. И Катерина... Тоже на нее падало. А на меня? Я маленький. Кто на меня подумает, пока не забеременеет?
- А что, камзол все еще на месте?
- На месте, на вешалке стоячей. По Гамбургскому счету, Александр Маркович, ты камзол этот еще не пережил. Ему износу нет. И ботфорты стоят. И шпага не колышется. А вот орденов - ни-ни. Говорят, и не имелись в наличии. А вот медаль была. Не простая медаль - не в золоте дело. Чудная. С секретом. Мерцала, по словам очевидцев, по ночам, когда чувствовала доброго человека. И чего-то показывала, как кино..
- Все правильно, - сказал Старатель. - Показывает. Такое кино подчас показывает, что... Насмотришься еще. От сотворения мира и... Иногда мысль складывается, а не вмонтирована ли в нее съемочная камера? Фиксирует все - чистый Голливуд! Потом туман какой-то напускает, и сквозь туман показывает.
- В какую цену билеты на сеанс? - попробовал я пошутить, но не получилось, пресекся голосом.
- А в какую цену жизнь, "мастер"?
- Не понял.
- Вот и я не понимаю. Но скажу тебе одно: какая-то мистическая связь по этим картинам прослеживается между Питером и Иерусалимом. Не знаю, какая. Но будто бы Мессия придет в Иерусалим из Питера. Бред сивой кобылы, скажешь. В пятьдесят третьем, когда Питеру две с половиной сотни стукнуло, крутило мне тут такое кино, закачаешься. И все про Питер, от начала. Про Петровский домик, наводнения, мор людской, неисчислимый. И все про Иерусалим, от Давида. И про цвет ума его, и про кровь предательства, и про запрет Господа - на закладку Храма. И все про Мессию. А что да как не понять. Мистика! Однако чем-то надвременным соединены эти два города. Между собой. И во мне. Я ведь с Невских берегов. И куда бы ни шел, все туда... все туда прихожу. Чаще - в воображении...
- И у меня, - сознался я, - какая-то странная, почитай, тоже мистическая связь с Питером...
12. Дар Соломона Мудрого
- Эта медаль - наследие царей, - говорил Старатель. - Израильских, африканских, российских. Поверье гласит... Но лучше... лучше... Сначала, давай откроем Библию... Страница триста семьдесят три... Да куда это повернуты твои глаза, "мастер"?
Знойное солнце купалось в зените. В резких перепадах света и тени мощеная камнем дорога втягивалась под арку Иерусалимских ворот. Верблюды шли чинно, вереницей, важно оттопыривая губу
