Книга Два памфлета - Эдмунд Бёрк

таких суждений, как протестую сейчас против нелогичного и опасного принципа действия, использование которого не может не заставить тех, кто хочет поддержать корону, крепко задуматься о последствиях выбора стороны конфликта, и задаться вопросом: а не случится ли так, что за свою публичную и ревностную преданность делу роялизма они могут совершенно лишиться доверия и возможности участия в тех делах, которые касаются интересов коронованных особ.

Таковы имеющиеся партии. Я уже сказал, и сказал не лукавя, что мне не знакомы те, кто бы остался нейтральным. Но в качестве общего рассмотрения общего принципа выбора нейтральных личностей в таких случаях, как этот, я считаю нужным сказать, что он приводит нас к следующему шокирующему выводу: мы должны исключить честных и способных людей, не дав им служить нашей общей цели, и доверить наши самые сокровенные интересы и наше процветание в руки нерешительных людей, людей, неспособных выбрать сторону и не обладающих смелостью открыто выступить в защиту того или иного принципа.

Такие люди бесполезны по одной простой причине: их вообще ничего не волнует. В лучшем случае их можно использовать в качестве наемников. Да, они не совершали серьезных преступлений – но только потому, что слишком ленивы умом, чтобы подняться до высот порочности. Они не ястребы, не коршуны. Они – жалкие курицы, предел высоты полета которых – навозная куча или насест. Они трясутся перед творцами настоящих ужасов. Они их уважают, соблюдая при этом безопасную и почтительную дистанцию. Не было никогда еще злобного и низкого ума, который бы не уважал бесстрашного и одаренного злодея. В глубине своей души они верят, что лишь такие мужественные злодеи подходят для великих свершений. Если вы отправите их для работы с такими людьми, то они тут же окажутся в их власти. Да они даже не смогут смотреть своим противникам в глаза. Они рождены для того, чтобы им подчиняться, а не для того, чтобы повелевать ими или их контролировать.

Уж эти-то люди точно смогут без отвращения наблюдать за злодеяниями, смогут взирать на попрание добродетели, не испытывая жалости. Потому-то их и считают трезвомыслящими и невозмутимыми. Но у них есть и другие качества характера, пусть и чуть иного рода, которые уж точно смогут отвратить их от исполнения собственного долга. Они послушны, робки, слабы и инертны там, где дело касается чужого благосостояния. В таких обстоятельствах, так как у них нет причин действовать, они не видят ни одной реальной к тому возможности и полностью лишены всяких ресурсов для действий.

Поверьте тому, кто многое видел и кое-что подметил. В течение жизни мне довелось лицезреть немало людей такого рода. Как правило, их выбирают потому, что у них нет своего мнения, и потому, что их можно заставить принять любую точку зрения своего нанимателя (от которой они не отступятся ни вправо, ни влево) безо всяких споров или вопросов. Единственное, что волнует такого рода людей, когда им в руки попадает забота о чужих делах, так это то, как бы на них нажиться. Те, с кем им придется работать, для них не будут представлять противников, которых надо одолевать, но станут друзьями, с которых можно что-нибудь поиметь. А потому такие люди всегда будут систематически предавать какую-то часть оказанного им доверия. Вместо того чтобы думать, как защищать вверенную им позицию до самого конца, и, если придется отступить, как отдать по минимуму, такие люди будут озабочены вопросами о том, сколькими интересами своих нанимателей можно пожертвовать. Думая только лишь о себе, они понимают, что если будут ревностно служить своему начальству, то наживут враждебность со стороны противника. Но их-то задача – наладить с ним отношения, да так, чтобы к моменту заключения мира разделить с ним добычу. Человека такого рода я бы не стал делать судьей даже в споре за рыбный прудик, ибо если бы ил пруда он присудил мне, то воду, что питает пруд, он отдал бы моему противнику. А в серьезном деле я бы точно хотел, чтобы мой представитель обладал качествами миротворца; чтобы он был чеcтным, открытым и справедливым, мягким по натуре и характеру, дабы уметь смягчить враждебность и завоевать доверие. Он не должен быть ненавистен тому, с кем имеет дело из-за личных обид, насилия, обмана или, что куда важнее, неумения достигнуть своей цели в предыдущих предприятиях. Я бы удостоверился, что используемый мной переговорщик действительно преследует мои интересы, что он так же предан делу, как и я, и демонстрирует это, что он показывает себя не нанятым защитником, а принципиальным приверженцем дела. Во всех переговорах важно, чтобы никому и в голову не пришло, будто он сможет переманить твоего представителя. Я бы не стал вверять дело роялизма человеку, который, проповедуя нейтральность, наполовину является республиканцем. Ведь так противник без борьбы уже выиграл полдела, а в оставшейся половине имеет немалое преимущество. Наличие общих взглядов между твоим противником и твоим представителем дает первому преимущество в любом споре.

Перед тем как завершить обсуждение относительно нейтрального представительства (которого, как я считаю, не существует, а если и существует, то не должно применяться), я хочу добавить еще пару замечаний о том деле, из-за которого, по-моему, к нему и обратились.

Во всем, что мы делаем, будь то во время борьбы или же по ее завершению, необходимо постоянно держать в уме природу и характер нашего противника. Якобинская революция совершена руками безродных, ничтожных людей дикого, варварского ума, легкомыслия, самонадеянности и наглости; совершена аморально, бесчестно, глупо. Чем же тогда они смогли одолеть свои бесчисленные дефекты и сделаться жуткими даже для самых стойких умов? Одним и только одним – правда, это их качество стоит многого – энергией. Во Франции все попало в кислоту, в разлагающееся общество, и выделиться там можно только с помощью предприимчивого духа и энергичного ума. Если мы вступим в схватку с этой чудовищной и поразительной энергией, не оглядывающейся ни на Бога, ни на человека, вечно неусыпной, вечно неуемной, не знающей отдыха, никому не дающей ни часа покоя; если мы вступим в схватку с этой энергией, будучи вооруженными банальностями, тривиальными максимами, пустячными старыми афоризмами, сомнениями, страхами и подозрениями, вялым, неуверенным колебательством, формальным, канцелярским духом, отводящимся от цели любым препятствием, всегда готовым уступить или, в лучшем случае, увернуться, – нас ждет безграничная бездна, уберечь от которой может разве что Проведение. Мы должны вступить в схватку со злобной и хаотичной энергией, вооружившись мужественной и разумной силой. А так как добродетель ограничивается собственными ресурсами, мы едва ли будем стеснены в данного вида средствах, набор которых предоставлен нам в распоряжение нашей моралью.

Я не оспариваю преимуществ взаимного недоверия. В нашем мире без него никак не обойтись. Кто-то из древних даже сказал, что оно составляет основу благоразумия. Но то, что отражено в афоризмах, всегда ли оказывается истинным и соответственным на деле? Недоверие оказывается хорошим или плохим в зависимости от нашей позиции и цели. Недоверие – принцип оборонительный. Он для тех, кому есть что терять и есть чего бояться. Но во Франции нам терять нечего. Мы собираемся уничтожить тамошнюю власть, мы собираемся взять страну штурмом, наскоком, хитростью или всем вместе сразу. А потому в основу нашей политики должен быть положен риск, а не осторожность. В данном случае выбор в его пользу является менее ошибочным.

Мир будет судить о духе наших действий в тех областях Франции, которые попадут под нашу власть, по тому, как мы действуем в тех регионах, которые уже оказались в наших руках. Наша мудрость не должна быть плоской. Другие времена, возможно, потребуют других подходов, но в это жуткое время наша политика должна быть смелой, решительной, мужественной и добросовестной. Мы должны быть максимально открытыми. Такова королевская, повелительная политика. И пока мы будем ее придерживаться, то сможем быть законодателями. Но мы никогда не сможем принять власть на себя, если будем бояться