типа ремонтной мастерской. Полковник по-быстрому вручил награды: три медали «За отвагу» за бои в декабре-январе оставшимся в полку летчикам и мне орден «Красное знамя» и досрочно очередное воинское звание лейтенант за двадцать один боевой вылет и уничтожение на земле шести самолетов и другой техники противника во время службы в Пятьсот одиннадцатом полку пикирующих бомбардировщиков. Майор Бабанов обещание сдержал, даже с добавкой. Так что я теперь самый крутой по наградам в Пятьсот третьем штурмовом полку. В начале войны награждали редко.
Подполковник Пивенштейн, проводив гостя, позвал меня в штаб. Там за русской печкой есть закуток с маленьким столиком и тремя табуретками, где старшие офицеры снимали стресс. Командир полка достал из-под кровати баул, а из него темно-зеленую большую бутылку вина.
— Как смотришь на «Рислинг»? — на всякий случай спросил он.
— А на него надо смотреть⁈ — пошутил я.
— Кому как! Народ здесь предпочитает водку, — сказал он, наполняя до половины граненые стаканы.
— Шлемазлы! — вынес я приговор.
Мы выпили за новый чин и орден, который в обед еще предстоит обмыть, погрузив в кружку с двумястами граммами коньяка, положенные мне по такому случаю, и пустить ее по кругу.
— Зря ты перешел в мой полк, — искренне сказал Боря Пивенштейн. — У нас с наградами и повышением туго. Дают редко и мало кто доживает. Только пять человек преодолели планку в десять полетов. В твоем прежнем полку такими темпами стал бы его командиром через пару лет. Раньше, я думаю, война не закончится.
— Бери все три, — подсказываю я и спрашиваю: — А почему тебя не продвигают? Подполковники сейчас, как минимум, заместители командира бригады.
— И даже дивизиями командуют, — соглашается он.
— Каманин? — предполагаю я.
— Он самый, — подтверждает мой собеседник. — Я хорошо рос, пока два года назад не схлестнулись с ним по пьянке. Я не удержался, сказал ему кое-что — и стал инспектором ВВС в Орловском военном округе. Если бы не война, так и сидел бы там.
На следующее утро командир полка раздал задания двум парам летчиков исправных самолетов. Паре из Второй эскадрильи поручил поддержать наступление нашей пехоты, а нам с капитаном Айриевым — найти и уничтожить батарею тяжелых пушек.
— Как сказали артиллеристы, калибр у них сто семьдесят миллиметров, находиться могут километрах в двадцати от линии фронта и по курсу примерно двести шестьдесят градусов от этой точки, — он показал на карте.
— Батарею могли ночью перевезти. Немцы тоже не дураки, знают, что их засекли. Направление и дистанция высчитываются запросто, — возразил я.
— Откуда знаешь⁈ — удивился подполковник Пивенштейн.
— В университете, пока на летчика не выучился, на военной кафедре учили, как это делать, — нашелся я.
— А тебя разве не для химических войск готовили? — спросил он.
— Договорился, чтобы в артиллерию перевели к математикам, — ответил я.
— Тогда тебе виднее, где их искать, — сделал вывод командир полка.
Командир Первой эскадрильи согласился с ним и предложил мне быть ведущим:
— Как найдешь их, поменяемся.
Мы загрузили во внутренние отсеки по двадцать четыре бомбы АО-20М. Это стасемимиллиметровые осколочно-фугасные снаряды для дивизионной пушки с приваренным стабилизатором. С оригинальными авиационными бомбами начались напряги. АО-8М — переделка семидесятишестимиллиметрового осколочного снаряда для старых пушек, 'ФАБ-50 — фугасного стапятидесятимиллиметрового, ФАБ-70 — двеститрехмиллиметрового.
Над районом, где по данным артиллеристов была батарея, добрались минут за пятнадцать. Покружили там над лесами и полями, поискали севернее, южнее, западнее. В одном месте я заметил следы от гусениц, выходящие из леса. Сперва подумал, что там танки прятались перед атакой. Потом вспомнил, что это на самолете линия фронта рядом, а для гусеничной техники далековато. Полетел над дорогой в ту сторону, куда они уходили, и через пару километров обнаружил похожие следы, уходящие в лес. Там между деревьями находились позиции четырех больших пушек с длинными стволами и восемь гусеничных тягачей под маскировочными сетками защитного цвета — эдакие темные холмики на белом снегу, к которым вели двойные колеи.
Я покачал крыльями и пропустил комэска вперед. Мы сделали разворот и легли на боевой курс так, чтобы в первую очередь накрыть стоящие почти в ряд пушки. С пикированием градусов пятнадцать скинули на них все бомбы. Со второго захода обстреляли из пушек и пулеметов тягачи. Заодно я зафиксировали на кинокамеру, что все четыре тяжелых орудия сильно пострадали, вести огонь не смогут.
На третьем заходе нас и подловила шестерка «мессеров». Эти были поопытней. Вся группа в первой атаке прошлась по мне так хорошо, что штурмовик стал неприлично тяжелым в управлении. Скорость сбавлял и набирал хорошо, я вот с маневрированием по горизонтали и особенно по вертикали начались проблемы. Моя попытка сесть на хвост замыкающему кончилась пшиком. «Горбатый» задирал нос так медленно, будто тот стал тяжелее раза в три. Задницей почувствовав, что вражеские истребители зашли на цель во второй раз, сманеврировал только двигателем, резко потеряв скорость и просев по высоте. Крениться и уходить в скольжение самолет не желал. За что получил очередную порцию свинца. Крыло и фюзеляж стали напоминать терку для овощей.
«Худые», видать, решили, что я всё, переключились на ведущего. У них на всех машинах стоит кинопулемет, кадры которого подтверждают победу в воздушном бою. Я замедлился и начал опускаться, значит, готов. К тому времени капитан Айриев летел на бреющем, незамысловато маневрируя. «Ме-109» насели на него вшестером. Признаюсь честно, я обрадовался, что выгребает он. Мой ведущий летел по прямой к аэродрому, а я взял строго на восток, к линии фронта. До нее всего минут пять. Я дотянул до своих, после чего малость расслабился. Теперь можно садиться на вынужденную. Самолет пока летел, поэтому я решил рискнуть, дотянуть до своего аэродрома, хотя, конечно, лучше было бы выбрать ровное поле и сесть, потому что в любой момент «Ил-2» мог рухнуть, где придется, и угробить меня.
На посадку пошел, несмотря на красный флаг на вышке. На взлетной полосе, почти у поворота к стоянкам, застрял штурмовик, возле которого суетились люди. Скорее всего, это капитан Айриев приземлился, как получилось, на побитом самолете. Я подумал, что заверну в снег, если не успею остановиться. Всё получилось интереснее. Едва заднее колесо коснулось бетона, как раздался громкий и протяжный хруст, и хвостовая часть фюзеляжа отвалилась. Я катился на передних колесах, а за мной летели искры. Благо скапотировать в таком положении нереально, поэтому я резко надавил на тормоза на колесах. Помогали трущиеся о полосу части фюзеляжа, так что остановился метрах в пятидесяти от застрявшего «Ил-2». Часть людей побежала от него ко мне. Выбрался из
