Кроме того, можно получить доступ к архивам других газет, крупных и совсем маленьких, – это бесценная коллекция. Единственная проблема в том, что многие газеты обзавелись электронным вариантом только в последние десять лет и не всегда заносят в компьютерную базу данных свои старые кладбищенские статьи. Следовательно, у меня не так много шансов найти информацию про человека, умершего, допустим, по крайней мере двадцать лет назад.
Но мать сказала, что о смерти отца прочитала в газете – там был его некролог. И мне ничего не остается, как начать охоту.
На клавиатуре я набираю: Т-А-Г-Г-Е-Р Д-Ж-Е-К.
Вот потеха. Через считанные мгновения на экране высвечивается список из тридцати шести статей – все они хорошо мне знакомы. Поисковая система прицепилась к моей подписи и мгновенно выдала ненужную подборку из моих собственных историй. Просматривая вехи былой славы – статьи, написанные до моей ссылки к некрологам, – я натыкаюсь на Оррина Ван Гелдера (привет из округа Гэдсден). То был пик моей журналистской карьеры – по крайней мере, так считает электронная база данных. Возможно, некролог Джимми Стомы изменит ситуацию.
Однако сейчас меня занимает другой Джек Таггер, и я продолжаю насиловать современные технологии. Но моего отца нигде нет – наверное, он умер еще до эпохи Интернета. Значит, запись об этом событии должна существовать на пожелтевших листках заплесневелой подшивки в архиве какой-нибудь газеты. Может статься, один экземпляр завалялся у матери, хотя сомневаюсь, что она сознается. В гнилую игру она играет.
Я закрываю окно браузера, запираю свой стол и отчаливаю домой. Проезжая мимо дома Карлы Кандиллы, я замечаю свет в ее окнах и круто разворачиваюсь. Я звоню ей из автомата, и она приглашает меня зайти; она одна дома – красит волосы.
– Оранжевый! – восклицаю я, едва переступив порог.
– Нет, «лава», – возражает она. – Потому что я этого достойна. Давай двигай сюда, а то у меня с волос капает.
На ней длинный банный халат из отеля «Делано». Я иду за ней на кухню, где она начинает возиться со своими мокрыми кудряшками над раковиной. Я сжато, но сочно пересказываю ей свое интервью с Клио Рио в ее пентхаузе и перечисляю знаменитостей, засветившихся на похоронах Джимми.
Карла набрасывается на меня с вопросами:
– Как она выглядела?
– Загорелая девица с остекленевшим взглядом.
– Дело о загорелой вдовушке? А там был Рассел Кроу?[44]
– Что-то не припоминаю.
– Да ладно тебе, Черный Джек. Говорят, он трахает Клио.
– Да там вроде никто не трахался.
– Ну а Энрике? – интересуется Карла.
– Какой Энрике?
Она вскрикивает из-под копны своих замаринованных волос:
– Как ты можешь быть настолько… не в теме?
– Клио и с этим Энрике трахается, да?
– Тебе надо было взять с собой меня, Джек. Ты бросил меня, – дразнится Карла. – Ты бросил меня. Ушел ты один, а я осталась одна.
Я определенно должен спросить про это безумство с волосами:
– В честь чего это?
– Субботний вечер, – отвечает она. – Каждый субботний вечер – это особый повод.
– Новый приятель?
– Не-а, новое настроение.
Она завершила какую-то решающую стадию процесса окраски. Теперь мы переходим в гостиную, где она лопаткой наносит на лицо зеленую массу. Остаются только глаза, губы и ноздри.
– Итак, Черный Джек.
– Да.
– Думаешь, Клио прикончила муженька?
– Честно говоря, не знаю. Вскрытия не было, а теперь тело уже кремировали, и мы можем никогда не узнать правду. Возможно, Джимми и сам утонул, а возможно, ему помогли. В любом случае вдова кует железо, пока горячо.
Карла замечает:
– Охренеть, поверить не могу, что она пела на похоронах.
– Продвигала свой новый альбом.
– Опупеть! Что ты напишешь в своей статье?
Хороший вопрос, черт побери.
– Ну, думаю, я напишу, что сестра Джимми требует тщательного расследования обстоятельств его смерти. И еще, что есть расхождения в показаниях свидетелей.
– А кто у нас свидетели? – интересуется Карла сквозь свою лягушачью маску.
– Клио, естественно, и Джей Берне, – докладываю я, – тот, что из «Блудливых Юнцов». Он нырял вместе с Джимми.
– А что, если он подтвердит рассказ Клио?
– Тогда я вусмерть напьюсь и уползу писать про дохлых раввинов.
Карла показывает на свое лицо:
– Не могу говорить. Маска застывает.
Звонит телефон. Она знаками велит мне ответить.
– Дом Карлы Кандиллы, – произношу я в трубку с акцентом британского дворецкого.
– Кто это?
– А, привет Анна. – У меня срывается голос. Сердце подпрыгивает. Язык превращается в кусок мела.
– Джек?
– На Карле грязевая маска. Она не может шевелить губами.
На другом конце провода я слышу знакомый вздох. Затем Анна говорит:
– Что ты там делаешь?
Трясусь, как последний наркоман во время ломки, так и подмывает меня сказать.
– Мы сплетничаем о моде, музыке и моделях. Карла говорит, что я «не в теме», и это еще мягко сказано. Кстати, хотел тебя спросить: зачем ты досаждаешь звонками своему дитятку в столь поздний час?
Она вроде даже рассмеялась:
– Я только что вернулась, Джек.
– Ага.
– Я уезжала из города, – продолжает она.
Какой я умный, что спросил. Я плавно меняю тему:
– Ясно. У тебя все хорошо?
– Да, – говорит она. – А у тебя?
– Еще лучше, – вру я. – Мой сорок шестой год подходит к концу, и я, похоже, счастливо его переживу. Без навязчивых идей. Это был тяжелый год для плохой кармы – Кеннеди и Оруэлл.
– И не забудь Оскара Уайльда, – роняет Анна.
– Уайльд? Я думал, ему было сорок пять.
– Нет, сорок шесть, – поправляет она. – Я не знала, но только что посмотрела одну его пьесу в Лондоне. В программке была его биография. А как у тебя на работе?
Известие об Оскаре Уайльде выбивает меня из колеи, равно как и мысль о том, что Анна ездила в Англию без меня.
То есть с другим.
– Джек?
– В газете все отлично, – говорю я. – Готовлю крупную статью – кстати, потому и заехал к Карле. Она знает исполнителей главных ролей.
