успеха.
Совещание было коротким, но деловым. Самое главное — у нас было достаточно оружия и боеприпасов. А старые сапоги — ничего, выдержат. Весна приближается…
— Ну что ж, пошли, сынок, — сказал командир и повел меня на наблюдательный пункт.
Я этому очень обрадовался, потому что в батарее у меня была отвратительная землянка, в которую постоянно протекала вода. Вместе со мной в ней размещались поручник Мацишин и телефонист.
Рядом с нашим расположением была огневая позиция батареи гаубиц из состава бригады армейской артиллерии. Неподалеку размещалась и прославившаяся 5-я бригада тяжелой артиллерии, которая была отведена из-под Кострина, где вместе с другими соединениями дальнобойной артиллерии участвовала в подготовке прорыва на Берлин. Теперь ее снаряды пролетали над нашими головами.
Я чувствовал себя бодрым и полным сил. К тому же и погода заметно улучшалась. Однако в подсознании жила мысль о завтрашнем дне: неужели фрицы опять задержат нас здесь на долгие недели?
Дорога на наблюдательный пункт была скверной, асфальт исковеркан снарядами. Отсюда хорошо проглядывалось Вежхово, находящееся еще у немцев, слева виднелись Жабин и Жабинек, а за ними — проклятое Боруско. И все это предстояло взять.
По пути мы зашли на командный пункт 5-й батареи. Можно сказать, дернула меня нелегкая: лучше бы не ходить туда.
Землянка была обставлена как дворец: на стенах — обои, на полу — ковер; диван, покрытый одеялом. На самом видном месте стоял ленинградский патефон с большой горкой пластинок. Рядом — коптилка.
— Что ж это ты, Ульянов?.. — Тут капитан взглянул на меня, как бы ища польское слово.
Угадав его намерение, я подсказал:
— Устроился, как царь или султан?
— Разве это по-фронтовому? — продолжил командир.
— Это работа Виктора, — не без скрытого превосходства, с оттенком гордости небрежно бросил командир пятой батареи, смуглый москвич Ульянов.
Это был прекрасный артиллерист, его батарея била без промаха. Капитан в душе немного завидовал славе Ульянова, однако утешал себя тем, что командовал гаубицами, а не простыми орудиями, обращение с которыми, мол, дело простое и легкое.
— Значит, он тебя, — капитан старался продолжать по-польски, — он тебя… Ну, как это будет: разнеживать?
Я подсказал.
— Вот-вот. Побойся бога, Ульянов. В ад ведь пойдешь за это.
Настроение у обоих было отличное.
— А этот ваш Виктор делец что надо, — вырвалось у меня.
Ульянов отличался покладистостью и веселым нравом, что вызывало на откровенность, а Виктора я не любил из-за его заносчивости и высокомерия. Но я не знал, что в этот момент подошел сзади и услышал мои слова хорунжий. — командир взвода управления пятой батареи. Он подскочил ко мне, багровый от злости. Отблеск коптилки яростно прыгал в его глазах.
— Ты, молокосос, хочешь, я тебя научу, как следует выражаться о Викторе Бермане? — прошипел он. При этом вид у него был такой грозный, что, признаюсь, это произвело на меня впечатление.
— А вы, хорунжий, поосторожнее выражайтесь по отношению к старшему по званию, — огрызнулся я.
Наши командиры, остолбенев, наблюдали за неожиданным конфликтом.
Хорунжего отнюдь не смутила моя реплика.
— Эх ты, сосунок маменькин, если бы я только захотел, то через несколько дней у меня было бы на звездочку больше на погонах, чем у тебя. — При этом он пытался саркастически улыбаться, что делало его похожим на Мефистофеля, и глазами искал поддержки у начальства. Не найдя ее, он несколько успокоился, продолжая что-то бурчать себе под нос.
— Осторожнее с «сосунком», ты… — Я хотел было обрушить на него очередную порцию «изящной словесности», поскольку его прозвища вконец вывели меня из равновесия, а отмалчиваться я не привык, но тут вмешался хозяин землянки. После его миролюбивого предложения пропустить традиционную рюмочку перед завтрашним тяжелым наступлением спор угас сам собой.
Дальнейший «обмен мнениями» и так стал невозможен, поскольку в землянку вошел заместитель по политико-воспитательной работе хорунжий Молдавский в сопровождении командира четвертой батареи поручника Бердовского с заместителем хорунжим Издебским.
Несмотря на внешнее спокойствие, атмосфера встречи оставалась натянутой, прохладной. Ничего доброго это не сулило.
До начала наступления я вернулся в батарею. Внимательно проверил все расчеты. Готовность к бою была полная.
Поручник Стефан Мацишин продолжал беспокойно суетиться. Ему предстояло нелегкое задание.
Внезапно раздался знакомый возглас наблюдателей: «Рама!» Самолет лениво показался на горизонте, покрутился над передней линией и исчез.
— Ты, тетенька, нас теперь не испугаешь. Слишком поздно. Скоро твою фотографию сдадим в архив, — пробормотал я вполголоса.
Однако неприятное чувство осталось, как всегда, после появления «рамы».
Дежурный телефонист беспрестанно проверял наличие связи с наблюдательным пунктом. Наконец связь установлена. Вот оно, начало. Капитан с наблюдательного пункта передает команду. Конечно, она доходит до нас с некоторым опозданием: ведь прежде чем попасть к артиллеристам, она проходит через двух телефонистов: на КП и в батарее.
Когда прозвучало долгожданное: «Батарея — к бою!» — и расчеты заняли свои места, я взглянул на запад, как бы желая запечатлеть в памяти отчетливо вырисовывающийся в ясном утреннем свете каменистый холм и краснеющие вдали черепичные крыши поморской деревни. Интересно, что с ними станет через час или два после страшного огневого урагана.
— Прицел двадцать три, угломер… заряд третий, взрыватель фугасный, заряжай!
В ход пошел механизм наводки. Оптическая ось панорамы была совмещена с целью.
— Второе готово!
— Первое готово!
— Четвертое готово!
— Третье готово! — докладывали один за другим командиры расчетов Алипов, Кшисяк, Лаговский.
— Огонь!
Рука поручника Мацишина резко разрубила воздух, а затем это движение повторялось вновь и вновь.
Казалось, все громовые удары со всего мира отозвались в наших ушах.
Поредевшие расчеты сами доукомплектовались. Я пополнил расчет Калибадаса и Щепека, а командир другого взвода хорунжий Борковский — четвертый расчет. Бой продолжался.
Постепенно огонь нашей батареи и ближайшей батареи артиллерии армейского подчинения наладился. План огневого удара выполнился точно. Пока все шло так, как и предусматривалось. Я предчувствовал полный успех, хотя не исключал, что поступит приказ о внезапном изменении объектов поражения, дальности стрельбы, типа снарядов и т. д., что всегда свидетельствует о чем-то неладном. Через некоторое время методический огонь все чаще прерывают паузы. Тишина в эти мгновения настолько контрастирует с грохотом выстрелов, что слышны легкие шлепки стреляных гильз, падающих на землю.
— Приличная артподготовка, — одобрительно бросаю я наводчику и бегу к телефону, чтобы доложить командиру о нашем самочувствии. Я заверяю его, что все в наилучшем порядке, кроме Мишки, хотя и с ним ничего страшного, да и резервный шофер в наличии. Это был поляк — уроженец немецкой части Силезии, служивший в вермахте и несколько дней назад сдавшийся в плен. Силезец так и рвется в бой с фрицами.
Он служил у нас помощником повара, в частности, потому, что попал в плен с несколькими буханками
