все-таки отпустила его.
— Нет, я этого не делала. Но ты не ответил на мой вопрос. Ты ходил в коттедж за моей спиной?
— Саша, — рычит он глубоко в горле.
— Да, Тоша?
— Не шути со мной, — он бросается передо мной, его плечи, ноги и кулаки наполнены смертельным напряжением. — Когда он сбежал? Как? Каков его маршрут?
— Без понятия, — я пожимаю плечом. — Я могла случайно оставить там ключ и пронести контрабандой какое-нибудь лыжное снаряжение.
— Ты гребаная идиотка! — он протягивает руку, чтобы схватить меня за воротник рубашки, но я вскакиваю и отступаю в последнюю секунду. Винтовка с лязгом падает с моих колен на землю.
— Что? — я встречаю его холодный взгляд своим. — Макс не твой пленник. Если уж на то пошло, он ни у кого не в плену. Он никогда не должен был оставаться в этом подвале навсегда.
— Да, он должен был.
— Что, черт возьми, с тобой не так?
— Что, черт возьми, с тобой не так? Ты только что отправила его прямиком в Нью-Йорк. В мгновение ока Кирилл и его люди соберутся перед нашим домом, чтобы закончить то, что они начали.
— Нет, они не будут, потому что Макс не знает точного местоположения этого дома.
— Ты недооцениваешь этого ублюдка. Он может точно определить район, и они легко отследят нас.
— Он этого не сделает.
— О, да? И почему ты так уверена?
— Он мой лучший друг, и я доверяю ему.
Антон издает отвратительный смех, который пронзает мои уши.
— Лучший друг? Доверяешь? Ты была и всегда будешь наивной гребаной дурачкой, Саша. Вот почему Кириллу удалось одурачить тебя и растоптать.
Я смотрю ему в лицо, теряя хладнокровие, когда толкаюсь к нему.
— Ну и что, что я допустила ошибку? Ну и что, что я хотела любви и стабильности в этом испорченном существовании? Да, я была идиоткой. Да, я доверилась не тому человеку, но это не значит, что я потеряю свою человечность из-за этого, как ты! Я не робот, Тоша! Я никогда не буду чертовски бесчувственным монстром, который согласен сажать своих друзей в тюрьму и сводить их с ума. Он и твой друг тоже. Или был, потому что теперь ты определенно потерял его. Я нет, и я не потеряю. Макс — один из лучших людей. У него чистая, сострадательная душа, чего нельзя сказать о тебе.
Его ноздри раздуваются, и я могу сказать, что он едва сдерживается, чтобы не задушить меня.
— Ты проглотишь эти слова, когда владелец этой чистой, сострадательной души предаст тебя. Совсем как Кирилл.
— Я отказываюсь иметь черное сердце и верю, что все хотят меня сдать.
— Это черное сердце — причина, по которой ты все еще жива.
— И я благодарна за это, но я не буду перенимать твой образ мышления. Ты считаешь, что мы должны были оставить Макса навсегда, но ты не можешь быть слеп к тому, насколько взволнованным он становился с течением времени. У него были царапины на задней части шеи и кровь под ногтями от агрессивного способа, которым он погружал пальцы в свою кожу. Если бы он остался, то вполне мог бы убить себя или тебя, просто чтобы закончить это. Возможно, ты не захочешь это признавать, но я поступила правильно, предоставив ему свободу.
Кроме того, у нас с Максом есть план, который гарантирует, что вся эта трагедия закончится для меня и Кирилла, не вовлекая никого другого.
Не мою семью.
Не его семью.
Только он и я.
В течение последнего дня мне было интересно, получил ли Кирилл сообщение. Я не знаю, действительно ли он думал, что я мертва, или понял, что тело не мое.
Причина, по которой я оставила браслет и кольцо, которые он дал мне, на том трупе, прежде чем мы сожгли то, что осталось от коттеджа, заключалась в шоковом эффекте на него.
Или... это то, на что я надеялась.
Правда в том, что он, возможно, одобрил это, поскольку у него теперь есть настоящая жена, и он был бы рад избавиться от поддельной.
— Вот то, что ты не хочешь признавать, Саша. Ты здорово облажалась, — Антон отходит в сторону. — Нам нужна срочная встреча с дядей Альбертом и бабушкой, чтобы мы могли рассказать о дне нападения. Сейчас мы в гонке со временем и должны добраться до Кирилла, прежде чем он сможет добраться до нас.
* * *
Три дня спустя Антон, дюжина наемников и я летим в Нью-Йорк.
У меня расстройство желудка с тех пор, как мы приземлились. Я хотела бы обвинить в этом давление в салоне, но я знаю, что это далеко от истины.
Я вернулась в то место, которое покинула в слезах менее двух месяцев назад, и напоминание о том, что я, вероятно, тоже вернусь домой в слезах, сжимает мою грудь.
Но это означало бы, что у меня, по крайней мере, было бы завершение.
Наконец-то.
Может быть, предыдущие шесть — почти семь — лет моей жизни наконец-то закончатся. Может быть, кошмары о смерти моей семьи наконец исчезнут.
Хотя, это принятие желаемого за действительное.
Более реалистичный сценарий заключается в том, что я буду чувствовать себя более опустошенной, чем когда-либо. Я потеряю чувство цели и у меня... ничего не останется.
Я буду стоять на вершине пропасти и стремиться ко дну.
Все эти годы я сопротивлялась желанию покончить со всем этим, потому что должна была отомстить. Правосудие.
После этой поездки ничто не помешает мне поддаться порыву и принять небытие.
Прямо сейчас я стою на вершине утеса — в буквальном смысле. В ярком лунном свете, проникающем сквозь деревья, он кажется крутым, почти бездонным.
Если кто-то упадет туда, он умрет.
Может быть, это моя бездна.
— Саша.
Я медленно поворачиваюсь лицом к своему брату. Мы одеты в одинаковую черную боевую одежду, с той лишь разницей, что он надел балаклаву.
Когда он проверяет свое оружие, мои губы приоткрываются.
Увидев его в этом наряде, я вспоминаю об инциденте, которому так и не нашла объяснения.
— Ты был тем, кто организовал нападение перед отправкой? Тем, кто держал пистолет у головы Кирилла на крыше того контейнера?
Он не поднимает головы.
— И я бы убил его, если бы ты по глупости не защитила его и
