Копейкин смущенно улыбнулся.
– Василия невозможно оставить одного, – продолжал он, – как только он остается один, рядом тут же появляется какая-нибудь тетка и отвлекает его от науки. У нас, понимаете ли, к сожалению, в НИИ в основном работают хлюпики, которые не нашли себя в другом месте, или старая гвардия типа меня. Зарплата тут небольшая, перспектив особых нет – всю практическую работу по проекту «ГЛОНАСС», в частности, выполняют в другом месте, туда люди и уходят. У нас тут тихое болотце и очень мало таких людей, как Юдин, который работает не за деньги, а оттого, что ему все это действительно интересно. А Вася к тому же красавец, здоровяк и человек искренний, хороший и благородный. Когда моя супруга попала на маршрутке в ДТП и ей понадобилась кровь, Юдин тут же поехал и сдал, сколько нужно. У него такая же группа, как у моей жены. И мне даже не пришлось его просить. Я до сих пор ему благодарен за это.
Ева на секунду закрыла глаза.
– И что, у него совсем нет недостатков? – скептически поднял бровь Чабрецов.
– Полно, – улыбнулся Копейкин. – В частности, он скандалист и очень обидчив.
– Что касается его личности и человеческих качеств, то тут все ясно, – сказала Ева. – Мы все же считаем, что Василия похитили из-за его научных разработок.
– А почему тогда не похитили меня? – спросил Копейкин. – Я же его начальник.
Чабрецов глубоко вздохнул. У них не было ни единой нити. Полный, беспросветный тупик!
– После того, как Василий пошел за печеньем, вы куда-то звонили, да? – спросил Рязанцев.
– Да. Сыну. У него недавно родилась вторая дочь, моя внучка, и я спрашивал, как чувствует себя мама малышки, моя невестка, и долго ли ей еще находиться в роддоме.
Копейкин вытащил телефон и протянул его полковнику. Тот кивнул, но телефон не взял.
– Спасибо, Леонид Николаевич, – сказал он, – мы вам верим. Вспомните, пожалуйста: кто, кроме вас, еще кому-нибудь звонил после ухода Василия?
– Сичкарь болтала с кем-то без умолку, Белобородов шептался, Степан звонил маме, Захарова тем временем набирала сообщение. Мне показалось, что Маргарита не хотела, чтобы Касьянов видел, что она что-то кому-то писала, но отнес это на счет их личной жизни. Мало ли какие сложности бывают в отношениях между мужчиной и женщиной и что они хотят друг от друга скрыть! Потом Степан сходил за чайником, мы достали из сейфа сушки и варенье, у нас еще оставалось в сейфе полбанки. Варенье абрикосовое, его в свое время принесла Захарова, когда пыталась продемонстрировать перед Степаном свои выдающиеся таланты кулинара. Мы пили чай, когда вы пришли, и оказалось, что Вася… что Васю…
– Спасибо, – вежливо сказал Рязанцев, – вы нам очень помогли. Пожалуйста, попросите зайти к нам Степана. И не уходите пока из отдела.
– Конечно, – кивнул Копейкин.
Он вышел. Через несколько секунд в лабораторию вошел Степан Касьянов.
Степан подвинул стул к стене, сел и облокотился на спинку.
– Простите, – сказал он, – я что-то неважно себя чувствую.
Мешки под глазами владельца компании «Лючок» были больше, чем обычно. Лицо его побледнело до синевы, лиловые жилки проступали сквозь тонкую кожу.
– Степан, мне очень жаль, – сказал Рязанцев, – буквально несколько вопросов, хорошо?
Касьянов махнул рукой и попытался улыбнуться.
– Не обращайте внимания, – сказал он, – у меня проблемы со здоровьем, вы же знаете.
В тут же секунду Степан повалился на пол. Глаза Касьянова закатились.
– Врача! – закричал Рязанцев, подхватывая обмякшее тело.
– Чем мы можем вам помочь, какие лекарства вы обычно принимаете? – спрашивала Ева упавшего Степана.
Касьянов пытался что-то сказать, но изо рта у него вылетало только нечленораздельное шипение.
– Только диализ, – сказал полковник, поддерживая Касьянова за голову, – и чем быстрее, тем лучше!
Степан закашлялся. Из его рта пошла пена. Он мотал головой и пытался что-то произнести.
– Что он хочет сказать? – в панике переспрашивала Ева. – Что?
В руку Степану вложили карандаш. Чабрецов подставил лист бумаги.
«ВА», – написал Касьянов и потерял сознание.
Ева и Рязанцев переглянулись. Ева смочила лицо Степана водой и принялась обмахивать его полотенцем.
– Я не знаю, что ему можно давать, – причитала Ершова, – и чем помочь!
– Скоро прибудут врачи. Только бы он не умер! – сказал Рязанцев, склонившись над Касьяновым, чье дыхание было быстрым и поверхностным.
Несколько минут спустя в комнату торопливо вошел Денис, а за ним – люди в белых халатах.
– У него почки, – пояснила Ева медикам, – ему плохо. Видимо, стресс сказался… Он все время на диализе.
Усатый врач, одетый в белый халат с логотипом страховой компании, распахнул металлический чемоданчик, полный медицинских инструментов.
– Сейчас я сделаю экспресс-анализы мочи и крови, – пояснил он, доставая катетер, – сразу станет ясно, в каком состоянии почки. Если что, компактный прибор для диализа уже в пути, он прибудет через пятнадцать минут. Кто его лечащий врач?
– Не знаю, – сказала Ева, – но мы сейчас позвоним его маме, и она мне скажет.
– Я уже звоню, – сказал Рязанцев, набирая номер Валентины Петровны.
В эту же секунду Степан открыл глаза и опять попытался что-то сказать. Он водил рукой в воздухе, пока Ева не дала ему лист и не поддержала ладонь, но не смог больше ничего написать, снова провалившись в беспамятство.
– Что он пытается нам сообщить? – нервничала Ева, обкусывая длинные ногти, наклеенные сегодня утром.
Лицо Степана было белым, как мел.
– Валентина Петровна, – сказал полковник в трубку, когда мать Касьянова ответила, – скажите, пожалуйста, кто является лечащим врачом вашего сына?
Повисла пауза.
– А что… случилось? – с усилием произнесла мама Степана. – Он… жив? У него же вроде ремиссия!
В голосе женщины послышались панические нотки.
– Это не почки, – прозвучал в комнате громовой голос врача. – Почки у него, конечно, в плохом состоянии, но не настолько, чтобы он терял сознание. Тут что-то другое! Симптомы напоминают пищевое отравление. Что он ел?
– Сушки. Чай. Варенье, – начала перечислять Ева.
Ершова и Рязанцев переглянулись. В лаборатории наступила полная тишина.
– «Ва» – значит «варенье», – сказала девушка.
Чабрецов схватил трубку и принялся звонить судмедэкспертам, врачи склонились над Степаном. Его тело сотрясали судороги. Ева выбежала в отдел.
– Никому не трогать посуду! – закричала она и осеклась.
Чашки, ложки и тарелки, стоявшие на столе, были тщательно вымыты и блестели в свете ламп.
