фигуру.
— Да! У меня хотя бы красота есть, харизма! Я буду тебе самой верной, Давид! Самой любящей! Не отталкивай меня, милый! Я знаю, как доставлять мужчине удовольствие! Я буду ублажать тебя двадцать четыре на семь!
— Мадина! — злюсь я. — Дело не в харизме и не в сексе. И не в тебе! Я бы никогда не посмотрел на тебя как на женщину, и Тая тут ни при чем, пойми!
— Но почему, Давид? Я недостаточно для тебя хороша? Я — уродлива в твоих глазах? Да что не так, Давид?! Демид вложил в меня миллионы! Мое тело — совершенно! Но если тебе хочется со мной что-то сделать, или переделать — скажи! Я на все ради тебя согласна, на все пойду!
Мне так надоедает этот бессмысленный разговор, что я предпринимаю последнюю попытку достучаться до остатков разума Мадины:
— Мадин, ты — красивая женщина.
Девушка оттаивает, млеет и улыбается.
— Но есть одно «но»!
— Скажи, какое! — с готовностью выпаливает. Мне аж становится мерзко, хотя куда еще хуже?
— Скажу. Ты мне как сестра, понимаешь? Я не воспринимаю тебя как объект для вожделения. Ты для меня навсегда останешься женой Демида, матерью его сына. И я никогда не смогу поменять свое отношение к тебе!
Глава 35
Мадина
Это же надо было так лохануться! Не нужно было его отпускать от себя, а сразу, не отходя от кассы брать быка за рога. То есть Даву за яйца!
Он мне всегда нравился! Всегда, и намного больше, чем Демид. Но вот, в чем загвоздка: Дава никогда не смотрел на меня как на секс-объект. Демид — смотрел, слюни пускал, проходу мне не давал… Дава же — холодный эгоистичный самовлюбленный засранец, который всегда смотрел на меня с высока, за человека не считал, за женщину… тоже мне, святоша! На жену брата посягнуть он не может, придурок!
Но меня это только заводило и распаляло. Говорят же, что запретный плод сладок. Он и был для меня таким — запретным, далеким, отстраненным.
А потом я сдалась напору Демида, вышла за него замуж, родила ребенка и вроде как успокоилась. Мысли о Даве посещали меня все реже и реже.
Но потом мир рухнул. Демида убили, а я осталась одна, с ребенком на руках, в полном расцвете лет и сил. Я подумала: вот он, мой шанс сблизиться с Давой! Выйти за него замуж, и жить так, будто ничего особенного не произошло. Но он спутался с этой колхозницей. Где только откопал ее, в каком Задрищинске?
Боже, Таисия! Имя то какое дебильное! Такое только дояркам в коровниках носить. Сама — ни кожи, ни рожи, ничего из себя не представляет, а уже нос задрала, ноги раздвинула и залетела по-быстрому от Давы. А тот, словно дурачок, точно не видит, как девки перед ним вьются, повелся на нее и в рот ей смотрит.
Но не бывать этому. За Давида я еще поборюсь! Слишком уж сладким для меня оказался данный запретный фрукт. Каким бы крепким не был орешек, я его расколю. И эта дура не будет мне помехой.
— Куришь, одна? — подходит ко мне Хряк.
Знаю эту рожу бандитскую. Не уберег моего Демида от пули.
— Чего надо, Владик? — затягиваюсь сигаретным дымом.
— Красивая ты баба, Мадин. — делает комплимент, но на самом деле его интересуют только деньги. — Красивая, а он не смотрит на тебя. Обидно, правда?
— Тебе-то какое дело? — хмыкаю я.
— Думаешь, я не замечаю, как ты подкатываешь к Даве, и так, и эдак.
— Тебе показалось. — отбриваю я.
— Да нет, у меня глаз на это дело наметан, кого наебать хочешь, Мадин? Слюни на него пускаешь, уже не знаешь, как еще жопой повертеть, сиськами потрясти, чтобы внимание на тебя обратил, да, Мадин?
— Иди к черту! — уязвлена я его словами.
Потому что попал, гад в самое яблочко. Болевую точку мою отыскал.
— Думаешь я тебя обвиняю? Нет!
Удивленно смотрю на него.
— А чего же ты тогда делаешь?
— Я сам не в восторге от этой Таисии Снегиревой.
— Боже, ну и фамилия колхозная! — шиплю я.
— Колхозная, не колхозная, а взяла девка нашего Давидку за яйца капитально!
— А ты-то что ее так не взлюбил? — интересуюсь я. — Она тебя продинамила? Посулила и не дала?
— Можно и так сказать — противно осклабливается Влад. — У меня с ней личные счеты. И у тебя.
— Хочешь сказать, что у нас с тобой общий враг? — теперь понимаю, к чему был весь этот разговор.
— Ну. Как тебе сказать, «враг». Враг — слишком громко. Так, некоторое досадное недоразумение.
— И у тебя есть план, как это недоразумение устранить? — догадываюсь я.
— Есть. — лыбится Влад.
— Просто отлично!
— Угу. Вот только у меня условие небольшое имеется.
Интригует, гад. Знает ведь, что я ради Давида на все пойду.
— Какое условие?
— Треть имущества Давы.
— Чего? — вытаращиваю глаза на него.
— Что слышала. У меня есть нечто такое, от чего доярка Снегирева свалит от Давидки в свой Мухосранск сверкая пятками. Ты в это время клювиком не щелкай, давай хорошенько мужику во все дырки, соси ему, не даром вон какой свисток надула! В общем, как выскочишь замуж за Даву, я с тебя денег потребую. Думаю, тебе не составит труда выпросить у Давы ночной клуб или салон красоты для себя. А потом ты передашь это мне. Идет?
— Так что же у тебя есть на эту замарашку? — выцепляю я для себя самое важное.
— Видео есть одно. — обтекаемо отвечает Влад, — доярка посмотрит и ахуеет.
— А мне покажешь, что там за видео?
— Покажу, а че б не показать. Там Тая сосет у него на глазах у его головорезов. А потом он ее раком, по-всякому крутит.
— Эм… экстремальные у них конечно постельные игры.
— А это не игры. — сверкает волчьим глазом Влад.
— А что?
Лицо у Хряка становится жестким-прижестким.
— Выкрал он ее. По кругу собирался пустить. За смерть Демида хотел отомстить.
— Ей?! Она-то какое отношение имеет к моему покойному мужу?
— Никакое. Облапошили Давидку, как вчерашнего пацана, вокруг пальца обвели. Не той он
