выставил у моста караул, а сам «полетел» к зданию жандармерии: местные жители сообщили, что в его подвалах содержится не один десяток заключенных.
Деревянная дверь, за которой скрывались ведущие вниз ступеньки, была заперта, но в ней торчал ключ! Может, вход, не дай боже, тоже заминирован?…
– Ну-ка, взгляни, Иван…
Громаку для того, чтобы разобраться в ситуации, не потребовалось много времени:
– Чисто… Можешь открывать!
Володя резко рванул на себя ручку.
Подвал оказался полностью забит людьми, многие из которых, увидев своих спасителей, тут же рухнули без чувств на холодный пол.
То ли от радости, то ли от неожиданности, то ли от нежданно свалившегося счастья, но, скорее всего, из-за того, что в тесном помещении просто не было чем дышать…
– Выходи! – распорядился Подгорбунский.
Первыми на воздух выбрались человек тридцать и сразу начали обниматься со своими освободителями…
(Позже военкор Жуков, о котором мы расскажем ещё в этой книге, даже приведёт их фамилии: Серебровский, Грицан, Татамель, Коробовский, Крупец, Чековец, Канатеев, Шандурский, Орлова… Кто после такого скажет, что красные войска на западе Украине не ждали?)
Этим людям разведчики раздали брошенные гитлеровцами винтовки. Капитан сказал: «Теперь вы отвечаете перед советским командованием за порядок в городе, а комендантом у вас будет мой ординарец товарищ Власов».
Не прошло и пяти минут, как местное население собралось на многолюдный митинг в поддержку наступающих красных войск, и капитан Подгорбунский, символизировавший для бучачцев героя-освободителя, был призван держать речь. Он был немногословен:
– Всё! Кончились ваши беды! Проклятые гитлеровцы изгнаны навсегда… Отныне и навеки веков у вас теперь будет советская власть, – сказал Владимир.
А в конце добавил неизменное:
– Ёпсель-мопсель!
Позже, вспоминая эту историю, Подгорбунский неизменно улыбался:
– Вот бы сказали мне до войны, что я буду на митингах выступать… Ни за что бы ни поверил! Но чему только солдат на войне не научится?
29
Не успев полюбоваться красотами средневекового Бучача и шедеврами галицкого Микеланджело – Иоанна Пинзеля, украшавшими барельефы многих местных зданий, в том числе и городской ратуши, красные танкисты в спешном порядке повели свои машины дальше на запад – в направлении крупного западноукраинского города Станислав[44].
На реке Ворона[45] гитлеровцы возводили новый оборонительный рубеж: в засаде стояли два самоходных орудия, окапывалась пехота – числом около роты, рядом саперы минировали дорогу.
Подгорбунский и его орлы ловко обошли их с тыла, разбили оба самоходных орудия и разогнали пехотинцев.
Поле чего, не сбавляя ходу, продолжили свой стремительный рейд, устремившись на Тысменицу[46].
Вскоре, не встречая сопротивления противника, танк Громака вышел к железнодорожной станции, немного проехал по путям и повернул к переправе, находившейся всего в километре от Станислава.
Параллельным курсом по большаку летела в неизвестность еще одна тридцатьчетвёрка, – старшего лейтенанта Висконта. Вдруг откуда-то загремели выстрелы, и она вспыхнула…
Подгорбунский успел засечь момент вспышки и сразу определил, что огонь из засады ведут два танка противника: «тигр» и Т-4[47], судя по всему, прикрывавшие подступы к Станиславу.
На тот момент его отряд уже пребывал у них в тылу и начал разворот к бою. Фашисты заметили этот маневр и стали лихорадочно готовиться к отражению атаки. Но как только одна из машин – более современная – повернулась кормой к Т-34, Лисицкий скомандовал:
– Огонь!
В тот же миг «тигр» вспыхнул как спичка.
А вот Т-4 успел нырнуть в низину и оказался вне досягаемости для советского оружия.
Впрочем, и без того праздновать победу было рано: в засадах на окраине Станислава стояли еще два «тигра»; они открыли огонь по советскому танку.
Огонь, искры пламени, взрывы…
Попали-таки, сволочи!
Как образно и точно говорят на Украине: поцелили.
Причём, как выяснилось вскоре, довольно-таки неслабо!
Тяжёлая машина вздрогнула, заскрежетала, но пока ещё полностью подчинялась ловким рукам опытного механика-водителя.
Оглушенный взрывом, капитан скомандовал:
– Вперед, за домик…
И тут же его танк получил новый удар.
Лисицкому, который находился на броне рядом с Володей, оторвало голову и руку. У самого Подгорбунского из ушей пошла кровь: лопнули барабанные перепонки, и он ничего не слышал. В голове мутилось. Но, нагнувшись к люку водителя, капитан чётко повторил приказ:
– Вперед, за домик!..
Как это ни удивительно, но Т-34, принявший два прямых попадания, ещё повиновался управлению. Громак увел его из зоны обстрела; раненый командир опять вскочил на башню и оттуда привычно руководил огнём по немецким машинам… Те попятились к Станиславу.
Выжившие разведчики подобрали тело Лисицкого и положили его на броню. Отряд тронулся в обратный путь.
Подгорбунский соображал все хуже – в голове шумело, перед глазами плыли круги. Но он крепился, мысленно твердя: «Надо вывести ребят… Во что бы то ни стало!»
В Тысменице разведчики настигли четырёх гитлеровцев – это был экипаж разбитого Лисицким танка, того самого, который погубил Висконта. Завязалась перестрелка, во время которой три фашиста были убиты; четвёртый сдался в плен. Как оказалось, «тигр» принадлежал все той же дивизии «Адольф Гитлер»…
Но наконец-то этот тяжёлый рейд завершился – вот и Тлумач[48], где временно расположился штаб родной бригады.
Пошатываясь, Подгорбунский подошел к полковнику Липатенкову:
– Ваше задание выпо…
Фразу он не закончил – потерял сознание. Очнулся уже в госпитале. Без него похоронили и Анциферова, и Лисицкого – могила их находится в самом центре старого парка в Тлумаче.
А от Нырикова, разорванного снарядом, выпущенным в упор, так ничего и не нашли. Но в том месте, где он погиб, поставили обелиск, возле которого бросили немецкое орудие, расчёт которого уничтожили бойцы его отряда. На щите пушки написали:
СИЛЬНА СМЕРТЬ,
НО ВОЛЯ ГВАРДЕЙЦА К ПОБЕДЕ
СИЛЬНЕЕ!
30
Когда Иван пришёл навестить своего командира, отлёживающегося в отдельной палате ближайшего к фронту тылового стационарного госпиталя, где Подгорбунский поправлял здоровье бок о бок с каким-то подполковником ВВС РККА, там негде было яблоку упасть.
Самусенко, ещё две незнакомые девчонки в солдатской форме, несколько офицеров разных родов войск, один из которых оказался военкором «Комсомольской правды» Юрием Жуковым – ранее он не раз встречался с катуковцами и теперь чуть ли не в каждом номере газеты прославлял их подвиги.
– Это мой механик-водитель, младший сержант Громак… – превозмогая боль, прошептал раненый, представляя служителям пера своего геройского подчинённого. – Бойкий парень, с шестнадцати лет на войне – скоро три года тому исполнится… Но до сих пор почему-то без наград… Разберитесь, товарищи журналисты, сделайте, ёпсель-мопсель, всё, чтобы справедливость наконец восторжествовала…
– Ладненько! – пообещал Юрий Александрович. – Сколько тебе лет, парень?
– Двадцать! – рявкнул
