сталь и холодное бешенство. Фарлан это взгляд Хендриксов помнил очень хорошо. С точно таким же взглядом отец подчистую вырезал городища суми и вендов.
Слова Рорика ударили в удаляющуюся спину, как нож:
— Слушай меня, старик. Мой племянник должен выжить, и ты его вылечишь! Если нет, то умрешь ты, твоя внучка и вся твоя родня до седьмого колена во всей земле суми.
Вяйнерис замер, не дойдя до двери, а конунг, не дожидаясь ответа, развернулся к своему помощнику:
— Ночевать будем здесь! Выступаем с рассветом! Старика и девку стеречь, возьмем с собой.
Сказав, Рорик приобнял Фарлана за плечо:
— Пойдем, старый друг, к костру — расскажешь, как все было.
Черный, остолбеневший от слов старика, не мог сдвинуться с места.
— Подожди, Рорик! Старый, ты что сказал? Какая горячка — чистая ведь рана⁈
Неизвестно, угроза конунга или крик венда, но что-то заставило Вяйнериса обернуться. Рядом с ним и Ираной уже выросло по охраннику. Повторять Рорик не любил, и его правая рука Озмун это знал, как никто другой. Жрец посмотрел на внучку, постоял мгновение и вернулся обратно к раненому.
— Это не та горячка рокси, о которой ты думаешь. Тот медведь… — Он с понимающей улыбкой взглянул на Ирану. — Тот медведь пришел из другого, не нашего мира.
Рорик, мрачно следивший за происходящим, бросил свое весомое слово:
— Все в руках Великой матери — как Иранья решит, так и будет! — Он двинулся в сторону своего костра, приглашая и венда последовать за ним. — Пошли, Фарлан! О земном побеспокоится Озмун, а в дела богов воинам лезть не след.
* * *
Ольгерд открыл глаза. Первым, кого он увидел, был Вяйнерис. Жрец упер прямо в него свой взгляд, и взгляд этот не сулил ничего хорошего.
— Выжил все-таки! Не думал. Выходит, не зря я с тобой две недели мучился. — Старик покачал головой. — Хотя радоваться тебе рано, Ирглис просто так никого не отпускает.
Юноша еще не очень понимал, что происходит и кто с ним говорит.
— Кто такой Ирглис, дед? — Ольгерд попытался приподняться и сесть. — Где я?
Сесть не удалось: голова у парня закружилась, и его вырвало прямо на себя. Он блевал, свесившись с кровати, а Вяйнерис, равнодушно наблюдая за мучениями юноши, раздраженно пробурчал:
— Не дед я тебе, говорил ведь! — Старик перешагнул через лужу на земляном полу и пошел к двери. — Лежи смирно, еще дня два-три — и тошнота пройдет.
Ольгерд откинулся на лежанке. Он плохо помнил, что произошло, воспоминания накатывались, как клочья тумана. Его везут в Истигард. Жуткая, оскаленная морда чудовища. Стальные когти звериной лапы рвут кольчугу и продирают мясо до кости! Старик с седой бородой мечется вокруг и отгоняет тварь. Красивая черноволосая девушка заговаривает рану, а черная ядовитая кровь течет на землю.
Из темноты в кошмар вдруг опять ворвалось чудовище, и когти вонзились в руку, вырывая отчаянный крик:
— А-а-а! Прочь, тварь!
С криком он открыл глаза, и голове возник мягкий женский голос.
— Проснулся наконец! Третий день ждем. — Сидящая на краю лежанки Ирана положила мокрую тряпку ему на лоб. — Ну хватит орать, а то прибежит еще кто на крик.
Не совсем понимая, что происходит, Ольгерд вытаращился на девушку:
— Кто? Зачем?
Женские губы растянулись в ироничной улыбке:
— Друзья твои, кто же еще! Подумают, злая ведьма пьет кровь из юного рокси.
— Ты не ведьма, у тебя глаза добрые. — Сказав, Ольгерд засмущался и покраснел, тут же разозлившись на себя, потому что вдруг почувствовал, что ему хочется ей нравиться. Это вообще ни в какие ворота не лезло: что она ему — какая-то дикарка, и даже красивой ее не назовешь. В Руголанде считалась красивой женщина высокая, крепкая, как мужчина, а эта маленькая, худющая, того и гляди сломается на ветру. «Одни глазища только сверкают», — подумал он про себя, отводя взгляд, и все равно не мог не признать, что есть в ней какая-то притягательная сила. Притягательная и раздражающая одновременно! Может быть, эта ее самоуверенность и даже какая-то нахальная надменность? Ведь они ровесники, а она ведет себя с ним, как с несмышленышем малолетним.
Все это время Ирана молча рассматривала парня, и он разозлился еще больше, чувствуя, что все его мысли сейчас написаны у него на лице. Очень захотелось вскочить, схватить эту заносчивую девчонку и подбросить вверх так, чтобы она испуганно завизжала.
Сидящая напротив Ирана вдруг снисходительно усмехнулась, словно действительно поняла, о чем он только что подумал.
— Ты, когда встанешь, о глазах моих добрых своим почаще говори, а то они меня иначе как ведьмой не называют.
Несмотря на все недовольство юноши собой, стоило девушке улыбнуться, как губы Ольгерда тоже самопроизвольно растянулись в улыбку.
— Не бойся, теперь я тебя в обиду не дам.
— А я и не боюсь, и защитники мне не нужны! — Взгляд Ираны снова стал жестким. — Ты сейчас чувствуешь в себе силу, подъем духа, но на самом деле это не так. Дед предупреждал, что так будет: ведь ты умер, тело твое умерло, только душа и осталась. Дед тебя с того света вытащил, вот теперь твое тело и радуется, поверить не может. Лучше сразу не вставай — еще сломаешь себе что-нибудь, а дядя твой мне голову отрубит за это.
Последняя фраза огорчила и разозлила Ольгерда. Плохое про семью он не терпел ни от кого, да и про то, что умер, тоже звучало странно. Пересилив себя, парень назло ей сел на лежаке и свесил ноги.
— Ты, стало быть, здесь из страха только? Так все, можешь идти, здоров я!
Глаза девушки заледенели, и голос наполнился злым сарказмом:
— Спасибо, мой господин! Спасибо вам, благодетель, за милость, за благодарность вашу!
Вылетев наружу, Ирана так впечатала дверь в косяк, что вся клетушка заходила ходуном.
Ольгерд пожал плечами и произнес скользнувшую мысль вслух:
— Странная она какая-то! Шальная!
Дольше переживать по этому поводу ему не позволили: в клеть ворвался Фарлан и, сграбастав парня в охапку, забасил:
— Выжил! Выжил-таки, бродяга!
Следом вошли Рорик, Озмун и еще пяток ближних людей конунга. В комнате сразу стало тесно.
— Напугал ты нас, племяш. — Рорик потрепал юношу по волосам. — Ну, раз сейчас не помер, знать, не судьба тебе от зверя смерть принять!
Остальные согласно закивали головами:
— Везунчик!
—
