на меня?
Маловероятно, что это клиент Парка приключений, разочарованный нашим сервисом. Этот человек был мне незнаком, я никогда не видел его раньше. За все время я не услышал от него ни единого слова. Я ничего о нем не знаю. Но если исключить то, что он был случайным человеком, просто вышедшим на вечернюю пробежку или целенаправленно забравшимся в кусты за каким-то непонятным делом, теперь навсегда оставшимся тайной, то это, естественно, означает, что был кто-то, кто его подтолкнул к этому поступку или даже заплатил ему за нападение на меня.
Если же верно последнее предположение, то тут приходит на ум сразу несколько версий.
В первую очередь, это могли быть владельцы «Финской игры». Они отвергли мое предложение, которое было шагом к примирению, по-прежнему отказываются продавать мне «Прыжок лося» и фактически принуждают приобрести «Крокодилью реку» по завышенной цене. Кроме того, они знают что-то о событиях, происходивших раньше. Вполне возможно, что они решили ускорить процесс, отправив ко мне кого-то, кто смог бы заставить меня подкорректировать ход моих мыслей – как и мой лоб – в нужном направлении.
Под подозрением и работники Парка. Мысль неприятная. Но если учесть, как быстро и радикально изменились их жизненные устремления и отношение ко мне и к Парку, этот вариант нельзя полностью сбросить со счетов. Особенно если представить, что, рассчитывая в будущем извлечь выгоду, они могли пойти и на определенные инвестиции: в складчину нанять помощника в реализации их планов. Сколько может стоить покушение, я, конечно, знать не могу, но рискну предположить, что это посильная сумма для пяти-шести человек. А если мои работники действительно решили нанять такого человека, то поручить ему они могли одно из двух. Либо его задачей было меня напугать, в чем он зашел весьма далеко, либо просто прихлопнуть. Последнее кажется мне особенно обидным. Ведь я был справедливым начальником и всегда принимал во внимание как текущие интересы работников, так и процветание Парка в перспективе. И такая оценка моей работы представляется мне во всех отношениях несправедливой.
Третья версия – это, разумеется, Юхани. Но думать о нем – все равно что пытаться ухватить мыло в чане с растительным маслом. У моего брата есть множество черт человека, склонного к рисковым и недальновидным решениям. Для достижения своей цели он вполне мог бы нанять кого-нибудь, пусть даже прямо среди ночи. Но если допустить, что он знал о покушении, то зачем ему самому находиться на месте нападения? И еще более серьезный вопрос: почему он вмешался в ход событий? Если же предположить, что Юхани не знал о нападении, по-прежнему остается непонятным, что он делал на заднем дворе Парка с балаклавой на голове? Каждая мысль о брате порождает все новые вопросы, и мыло скользит в чане с маслом бесконечно.
Вдобавок ко всем перечисленным вариантам остается также вероятность, что причина нападения кроется в чем-то совершенно другом.
В любом случае мне нужно больше информации. Я не могу отбиваться от всех сразу. И кроме того, все, что может снова пробудить интерес ко мне следователя Осмалы, разумеется, придется исключить из арсенала доступных средств. Я не знаю, как буду объясняться по этому «клубничному» делу, да и по всем другим. «Мы, знаете ли, взяли сезонного работника, он поскользнулся в «Лабиринте», и, поскольку увлекался водным туризмом, похоронили его так необычно в соответствии с его последней волей». Нет, и еще раз нет.
Одно мне совершенно, абсолютно, окончательно ясно. Теперь со всеми делами в Парке я должен разбираться в одиночку.
Скудный солнечный свет словно пытается пробиться сквозь тонкий прозрачный слой цемента.
Поезд прибывает на вокзал в Хельсинки.
3
Лаура Хеланто сидит на диване в глубине кафе и читает книгу. Я быстрым шагом пересекаю зал, огибаю размещенную в центре стойку, похожую на корабль, поднимаюсь на несколько ступенек в задней части помещения и наконец останавливаюсь на расстоянии примерно шести с половиной метров от нее. Лаура Хеланто не замечает меня, увлеченная книгой. Мне это понятно, я и сам часто отрываюсь от математических вычислений, только почувствовав, что теряю сознание от голода, или обратив внимание, что солнце зашло или, и такое тоже бывало, снова восходит.
Через окно за спиной Лауры в кафе вливается свет зимнего дня, смешивается с электрическим освещением и мерцанием маленькой свечки в стеклянном бокале, исполняющем роль подсвечника. В этом уголке уютнее, чем в основном зале, и здесь намного тише. Волосы на голове Лауры Хеланто похожи на пышный куст, очки сползли к кончику носа, кожа на шее слегка покраснела. Ловлю себя на мысли, что Лаура одновременно самый красивый и самый важный для меня человек за всю мою жизнь.
Осознание еще не завершилось, но оно уже обрело отчетливые контуры, простые и понятные, как стальная балка. Одновременно укрепляется и мое решение больше ничего не рассказывать Лауре Хеланто о делах в Парке. Нужно держать ее как можно дальше от этой темы. Внезапно я понимаю, что по-другому и быть не может… Но все, хватит, больше некогда размышлять, потому что Лаура Хеланто замечает меня. Я подхожу к ней, она улыбается и закрывает книгу на столе. Снимаю куртку, но остаюсь в головном уборе. Я видел, что так поступают многие молодые люди – носят плотно натянутую на голову спортивную шапочку даже в отапливаемых помещениях, – поэтому вряд ли я привлеку этим ненужное внимание.
Мы обмениваемся своими впечатлениями о погоде и о транспорте, на котором добирались до места встречи, о том, какое это милое и тихое кафе и как это удивительно, ведь сегодня все-таки суббота, да и время обеденное, и по всему можно было ожидать, что в заведении не окажется свободных мест. Вернее, говорит Лаура Хеланто, а я молчу, поскольку не в состоянии с такой скоростью, как она, и столь обоснованно формулировать свои мысли. Затем она делает короткую паузу, которая, как мне почему-то кажется, радикально меняет ситуацию, и произносит:
– Я рада, что мы наконец-то выбрались из этой ямы.
Полагаю, что Лаура Хеланто подразумевает под «ямой» нашу размолвку в ее мастерской.
– Я тоже, – говорю я. И поскольку, судя по всему, Лаура Хеланто ждет еще каких-то слов, продолжаю: – Потому что ты самый красивый и важный для меня человек из всех, кого я когда-либо встречал.
С Лаурой Хеланто происходит что-то, похожее на припадок: кажется, она сейчас разразится одновременно и смехом, и слезами. Ее лицо мгновенно наливается краской, а в глазах появляется блеск.
– Ох, Хенри, – говорит она в конце концов, – мне никогда в жизни никто
