Но иногда, бывает, его взгляд словно распахивается, делается настолько открытым, что отвернуться нет сил, и кажется даже, что света вокруг как будто становится больше, он словно струится отовсюду, даже и из самых тёмных углов.
Пару часов спустя Лео работает в гостиной: на экране мелькают фото, сделанные им, очевидно, ещё до травмы. На них полосатый каньон – слоёный пирог из разноцветных пород. Он удаляет часть снимков, руководствуясь собственными субъективными критериями, потому что на мой вкус все фотографии интересны и мастерски сняты. Его чёлка не просто мешает ему, а загораживает обзор. Иногда он машинально забрасывает её назад, но чаще, просто наклоняет голову на бок и выглядывает из-под неё, словно пёс из будки.
– Знаешь, у тебя очень красивые волосы. Но ты прячешь за ними своё лицо, и это не очень хорошо, – сообщаю ему.
– Оно приторное.
Я на мгновение оторопеваю. Затем задумываюсь: да, Лео, скорее, прав, чем нет – в чертах его лица есть женственность. Она есть даже, наверное, немного в том, как он сложен.
Кажется, я понимаю, чем именно его не устраивает собственная внешность. Если надеть на Лео женскую одежду, соответствующе причесать и сделать мейкап, он всё равно бесспорно будет оставаться мужчиной. Но есть в его чертах некоторая утончённость, и именно ей он обязан тем, что эстеты называют красотой: она в форме его губ и носа, в высоте скул, в разрезе и выразительности глаз, и даже в линиях бровей. У Лео младенчески идеальная кожа и редкая щетина, что также не добавляет ему мужественности, а в качестве завершающего штриха к образу природа подарила ему аж три родинки – одну чуть выше носогубной складки, маленькую и по-женски аккуратную, и две на щеке. И словно бы от стыда за такую невозможную, непростительную красоту с его щёк, вернее, только с нижней их части, никогда не сходит румянец.
Внезапно мне приходит на ум кое-что из статей на историческом канале в Инстаграм.
– Александр Македонский тоже был награждён женоподобной внешностью.
Лео отрывается от ноутбука и поворачивается ко мне. Это редкая удача – настолько привлечь его внимание – поэтому я спешу выдать всё, что хочется сказать.
– Ходили слухи, что его настоящим отцом был бессмертный Зевс, а вовсе не смертный Филипп. Как бы там ни было, Олимпиада – его мать – обладала божественной красотой – вот это уж доподлинно известный факт. Я думаю, она просто передала её сыну, а вовсе не изменила мужу с Богом! – усмехаюсь, воодушевившись заинтересованностью Лео. – В любом случае, Александр остался в истории завоевателем, великим полководцем, и черты его лица никак этому не помешали.
Лео не отворачивается. Его взгляд завораживает, как, впрочем, и сам он целиком. И мне отчаянно хочется ему в этом признаться.
– Когда я смотрю на тебя, у меня возникают странные ощущения… как если бы я пробовала летний мёд. Знаешь, такой из поздних цветов, которым досталось много солнца, но мало воды, поэтому их запах настолько сладкий, что даже немного горький. И я этот мёд только пробую, потому что если съесть его слишком много…
– Тебя стошнит.
– …закружится голова.
И вот теперь он отворачивается, но не из-за потерянного интереса – мне кажется, он смущается. Это было первое моё откровение и искренний, свободный поступок после поцелуя в аэропорту. Но странное дело, в скорлупе мне комфортно. Я могу вот так, как сейчас, выскакивать из неё иногда и выбивать моего подопечного понемногу из колеи, а потом наблюдать, изучать. Сейчас Лео вернулся к экрану, но фотографии на нём больше не мелькают – бессмысленно, монотонно двигаются вперёд, потому что Лео ничего не удаляет. Он только пролистывает снимки, но, похоже, ничего на них не видит.
И я улыбаюсь от удовольствия. Думай, Лео! Думай обо мне! Думай ещё! Думай чаще, дольше, глубже… чувствуй меня.
С лица воды не пить, часто повторяла мама, глядя на мои страдания. В старшей школе мне не везло в романтических делах – мальчики не звали меня на свидание, не дарили букетов, не писали стихов. Чем старше я становилась, и чем отчётливее проявлялись ценности мира, в голове и в сердце зрела обида на Господа, проявившего излишнюю скромность, отвешивая мне физической красоты, но вслух я никогда ничего не говорила. Ну разве что:
– Эх, вот если бы мне такие глаза и волосы, и ноги, и нос, и губы, как у Меган, какой могла бы быть моя жизнь?
– И какой же она могла бы быть, Лея?
– Совсем другой! Я бы нравилась людям.
– Ты и так нравишься людям, Лея. А с Меган вы близнецы – два почти одинаковых человеческих создания.
Мама говорила правду, но мне в то время казалось, что у Mеган всё лучше, всё красивее. И хотя мы официально считались близнецами, всё же была между нами разница. Во-первых, Меган родилась первой и более крупной, и пока мы росли она всегда была выше меня ростом. Во-вторых, хотя у нас с Меган в целом похожие лица и телосложение, однако во всём, в каждой детали есть небольшая, неуловимая разница, отделяющая красоту, от некрасивости.
Пройдут года, десятки лет, прежде чем я пойму – красота и счастье в голове и в сердце каждого человека. А умирая, уже ожидая смерти, мама сказала мне:
– Лея, выбирай себе человека красивого душой.
Когда знакомишься в сети, ты лишён возможности видеть, чувствовать, читать мимику и повадки, тебе предоставлено сколько угодно времени на размышление, прежде чем написать ответ на заданный каверзный вопрос. Нарисовать можно любую картину, любой нужный или же просто понравившийся тебе образ, то, чего ты хочешь в этом отрезке времени, и спросить можно тоже, о чём угодно.
«Кто же ты, Лео?» я часто думаю, глядя на его профиль. Всегда молчаливый, часто задумчивый, никогда ничего не требующий, кроме одного – быть рядом.
Все его детские выходки, порой раздражающие, выводящие из себя, теперь вдруг, с высоты этих, новых мыслей воспринимаются совсем иначе. Они больше не кажутся капризами и ребячеством, они болезненны, так же, как и его боязнь одиночества, как его парализованные ноги, как его поломанная спина.
Но опять же, глядя на него, я часто думаю, что было бы, не будь у него настолько красивого лица? Что было бы, если бы в аэропорту меня ждал парень не только в инвалидной коляске, но и очень непривлекательный? С любым физическим уродством? Стала бы я вглядываться в него пристальнее? Старалась бы заглянуть внутрь?
Глава 17. ПсихологияLisa Ekdahl & Ane Brun – "When"
У меня нет чёткого графика встреч с моим психотерапевтом. Как многолетний клиент с травмированной на весь остаток жизни психикой, я имею привилегию назначать сеанс в любое время, то есть, когда мне это необходимо. Ну а если честно, то у меня есть свой собственный, бесплатный, и очень внимательный психолог – Диана. Диана называет нас подругами, но я лично сомневаюсь, что это подходящее определение.
Мы познакомились в реабилитационном центре – я ходила туда греться и есть бесплатное печенье, а Диана – собирать данные для своей дипломной работы о влиянии изнасилований на женскую психику. Самое смешное, все наши бесплатные сеансы психотерапии, прописанной мне государством, всегда заканчивались одним и тем же – Диана взахлёб жаловалась на то, как на неё давят родители, а я слушала, напихиваясь печеньем и соком.
