Вурмселе.
Сруб Гидеон поставил за два лета. Он не спешил и работал с толком. Обтесывал так гладко, словно по бревнам прошлись рубанком. Врубку выпиливал и вытесывал аккуратно, чтобы углы не продувало. Первый, окладной венец сделал из пятнадцатидюймовых бревен. Во всем срубе, даже на фронтоне, для верхних, подходивших под самую крышу бревен-самцов, не использовал Гидеон деревьев тоньше десяти дюймов. Шелом, венчающий конек крыши, — ошкуренный, но топором не тесанный, а зачищенный добротным плотницким ножом и оттого будто точеный, — тот был семнадцати дюймов в вершине. Без Кайсы никогда Гидеон не сдюжил бы поднять его.
Но что-то оставалось незавершенным. Концы повальных слег — венцов, удерживающих скат крыши — он не обрубил и выпуски в углах сруба не отпилил и не выровнял. То же и со стропилами-быками. Бревна над дверными проемами не обтесал, как полагается, чтобы были ровными и гладкими. Стало быть, многое оставалось бесформенным, отовсюду торчали недоделки.
Как только появятся пиленые, строганые и шпунтованные доски, Гидеон собирался серьезно взяться за дело. Думал, выиграет еще раз в лотерею и тогда уже будет пилить, тесать, зачищать и доводить все до ума.
Для крыши Гидеон нарубил молодых сосенок и надрал бересты в казенном лесу. Поэтому молодой лес, что стал разрастаться от Дома до озера, в основном еловый. В казенных лесах сажают ели. А еще он выкорчевал еловые пни на торфянике в стороне Черного увала. Так он получил корневища для кокор-крюков, на которые будут крепиться водостоки, ведь кокоры обязательно должны быть изготовлены из цельного корня, согнутого природой.
В сентябре, на второй год после закладки фундамента, положили кровлю. Оставалось только подровнять края кровельного теса. Этим Гидеон тоже собирался заняться, когда серьезно возьмется за дело. После того как он водрузил на крышу последнюю доску — это было субботним вечером, накануне Михайлова дня, — Кайса поднялась к нему наверх с кофе и ломтями сдобной булки. Супруги уселись на лестничных перекладинах и устроили небольшое торжество в честь новой крыши.
Мимо шел мужик. Остановившись на пригорке у дома, он заговорил с ними. Мужик тот жил у Сигова болота и работал на руднике в Кристинеберге.
Речь, конечно же, пошла о доме. О недостроенном доме говорить можно жуть как долго, особенно осенним вечером, когда в сумерках не различить всех мелочей, тонкостей и оригинальных решений, которыми гордится строитель — в нашем случае Гидеон, — о многом надо расспросить и многое объяснить. В конце концов мужик с Сигова болота, тот, что возвращался домой с Кристинебергского рудника, спросил:
— Но откуда тебе взять деньги на обшивку и прочее, пиленое, строганое и шпунтованное? И на вагонку для кухни?
— На лесопилке куплю у Тургрена на Мельничной гряде, — отвечал Гидеон.
— Эти-то доски? — воскликнул горняк. — Да ты за них втридорога заплатишь, как за колбасу в нарезке!
— Но ведь наверняка что-то можно в кредит взять, — заметил Гидеон.
— У лесопилок? Им и так все должны деньжищ уйму! Не по карману им товар в кредит отпускать!
— На самом деле, — разоткровенничался Гидеон, — на самом деле я собираюсь разжиться деньжатами.
— Вот оно как? — удивился мужик с Сигова болота. — И как же ты собираешься разжиться деньжатами в наше-то время?
Тогда повернул Гидеон к горняку свое красное лицо с обветренными губами, взглянул на него большими круглыми навыкате глазами и сказал:
— Думаю выиграть в лотерею.
— Вот, значит, как, — ответил горняк. — Тогда понятно.
Потом они надолго умолкли.
— Что до меня, так я в лотерею никогда и не верила, — вступила в разговор Кайса.
— Но должна же, — возразил ей муж, — у человека быть надежда. И потом, деньжата на покупку Пристанища достались нам благодаря лотерее.
— Значит, все, что тебе было суждено выиграть в этой жизни, ты уже выиграл, — заметил горняк.
— А что, есть такой закон? — спросил Гидеон.
— Да. А большинство умирает, так ни разу и не выиграв.
На другом берегу озера Вурмшён прокричала гагара. Стало так сумрачно, что стоявшего внизу на пригорке мужика было уже практически не видно. В конце концов Кайса нарушила молчание:
— Хорошо, что ты пришел и рассказал об этом Гидеону.
— Если мне не удастся достроить Дом, — произнес ее супруг, — можно сразу точильный камень на шею — и топиться.
Гидеон и впрямь приобрел точильный камень — слегка кривой, конечно, но все же куплен он был для заточки инструментов. Сейчас этого камня не увидишь, его скрыли заросли ивняка.
— А на руднике в Кристинеберге, — заговорил опять горняк, — нужны люди, и там можно подзаработать деньжат.
— Вот как? — заинтересовался Гидеон.
— Рудник, — продолжил мужик, — он почти как государственная лотерея.
— Еще мне понадобится торцовочная пила, — заметил Гидеон, — и хороший ватерпас.
— Пора мне, а то стемнело совсем, — сказал горняк. — Мне еще аж до Сигова болота топать.
— Ну, будь здоров! — попрощалась с ним Кайса.
— И вам не хворать! — ответил горняк.
— Бывай! — отозвался Гидеон.
И обитатель Сигова болота исчез во мраке елового леса, а Кайса и Гидеон, спустившись с крыши, решили, что да, они, пожалуй, отправятся в Кристинеберг на рудник.
В понедельник после Михайлова дня супруги пришли в Кристинеберг. Шли весь день, Кайса несла постельное белье в заплечном мешке. В одном из бараков им отвели комнату с плитой.
И Гидеону нашлась работа. Он волен был выбирать из множества подземных ремесел; судя по всему, рудник мог вместить сколько угодно рабочих.
А что же Кайса?
— Нет, шахта — не место для женщин. Чтобы женщина спустилась в шахту? Да не в жисть!
Вот что сказал управляющий, причесывая ногтями свои кустистые брови:
— Шахта — это жуткая черная дыра, затягивающая мужчин, жестокое и ужасное чрево, которое открывается только мужчинам.
Но тут же добавил:
— А вот повариха нам может понадобиться. Они то и дело бывают брюхатыми от горняков, и приходится искать замену. Но и это еще не точно.
— Я сильна, как арденнская кобылица, — сказала Кайса.
Но даже чистокровной арденнской кобылице не разрешили
