дёргайся.
Муримур минут десять колдовал над лицом Лайоша, осторожно втирая угольную пыль под глазами и на скулах, и в результате сыщик приобрёл вид усталый и болезненный.
– Уж прости, но твои ухоженные усики скрыть ничем не получится, – Абекуа скептически рассматривал результаты своей работы.
– Можно подумать, здесь такие не носят.
– Носят. Но не с матросскими бушлатами. Будь ты карманник или домушник, тогда другое дело.
– Слишком рискованно. Корабли приходят и уходят, чужак-матрос не так бросается в глаза. А вор или взломщик сразу вызывали бы вопросы – кто, откуда, куда, зачем.
– Мне сейчас пришло в голову, – в голосе Вути зазвучали тревожные нотки. – Что если «Бык» Джонс знает тебя в лицо? Мы ведь не можем быть уверены в обратном. И что, если он узнает тебя даже при всём нашем маскараде? При таком раскладе живым из паба можно вообще не выйти. Стоит ли туда соваться?
В эту минуту под фонарём и вывеской появилась массивная фигура в низко надвинутом котелке. Человек остановился, что-то горячо доказывая своему спутнику, невысокому и щуплому – и компаньоны увидели у говорившего торчащие в стороны густые бакенбарды.
Посетители скрылись в пабе. Лайош поднялся с ящика.
– Если я с криком выбегу оттуда – готовься прикрывать меня.
– Дельный план, – хмыкнул муримур.
Глава 11. Одеколон «Император»
Потолок в главном зале «Краба и солнца» был низким, с закопчёнными от дыма балками; стены, когда-то чисто выбеленные, от времени стали серыми, а местами штукатурка с них и вовсе осыпалась, обнажив дранку. Добротные дубовые столы и скамьи покрылись многочисленными щербинами и сколами, небрежно нацарапанными рисунками разной степени скабрезности, ругательствами и незамысловатыми посланиями в духе «Помним Майки Ловкача» и «Джесси – девка что надо!».
Слева от входа помещались разгороженные отдельные кабинки. Справа тянулась стойка, за которой работал лысый толстяк с неприятно внимательным взглядом маленьких чёрных глаз. Рукава рубашки у бармена были высоко подвёрнуты, открывая сплошь покрытые татуировками руки.
Лайош прошаркал к свободному стулу у стойки и сиплым голосом спросил себе пива. В пабе было ненамного светлее, чем на улице – в кабинках, конечно, горели газовые светильники, но вентили в них были прикручены до предела. Над стойкой и вовсе из трёх ламп работали только две. Тем не менее, сыщик мысленно поблагодарил Абекуа за идею с угольком – в неверном освещении тёмные пятна на лице Шандора действительно могли сойти за следы измождённости или болезни. На всякий случай, едва усевшись за стойку, сыщик раскашлялся, чем вызвал недовольные взгляды соседей слева и справа.
– Что у тебя? – неприязненно поинтересовался бармен, ставя перед «моряком» кружку жиденького пива, в которой было больше пены, чем выпивки. – Не заразное чего-нибудь?
– Да нет, – просипел Лайош. – Два дня тому спьяну искупался в канале.
– Хлипкий народец нынче пошёл, – заметил сосед слева, угрюмого вида старик с кустистыми бровями. – Когда я ходил в море, мы и зимой не боялись окунуться. И не хворали.
– В наших каналах не воды надо бояться, – резонно заметил сосед справа, тоже старик, но с маленькой бородкой и горбатым носом, похожим на клюв попугая. – Так что я бы, приятель, на твоём месте не спешил заявлять, что не заразный.
Бармен с сомнением посмотрел на Шандора, и тот понял, что его вот-вот выставят за дверь.
– Да был я у доктора! – засипел он. – Посмотрел, послушал, постучал меня со всех сторон, и сказал, мол, ничего страшного. Прописал горчичники и согревающую мазь. Так что нету у меня никакой заразы.
– Ну да, ну да, кроме разве что какого-нибудь триппера, – саркастически заметил бровастый старик. Второй собеседник и бармен загоготали, оценив шутку.
– Нету ничего, – изобразил обиду Лайош, насупившись и поправляя шарф, словно вдруг почувствовав озноб. – Док так и сказал: сиди в тепле и через два-три дня встанешь на ноги.
– Так что ты тогда шляешься?
– У меня в халупе холодно, как в погребе.
– Это точно, – поддержал сыщика старик с «клювом». – Холодная нынче осень. На угле разориться можно.
– Могу смешать тебе лекарство, – предложил бармен, всё ещё, видимо, не избавившийся до конца от своих подозрений. – Оно и мёртвого подымет.
– А не уложит? – настороженно поинтересовался Лайош.
– Не уложит. Ну, башка наутро поболит малость, так что с того.
– Мешай, – согласился «моряк», и перед ним на стойке тут же появилась литровая пивная кружка в сопровождении десятка разномастных бутылок и нескольких банок с притёртыми стеклянными крышками.
– Это чего? – Шандор смотрел, как бармен, на первый взгляд без каких-либо пропорций, смешивает разноцветное содержимое в кружке.
– Да всего помаленьку – ром, виноградная водка, медовая настойка, ещё кое-что из крепкого. И травки.
– Часом не драконидские?
Бармен пожал плечами и недобро усмехнулся.
– Я эту дрянь сюда на порог не пускаю. Но травки у них знатные, чего не пользоваться. Это вот корень ашшы. Слыхал, небось?
– Слыхал, – подтвердил «моряк», снова заходясь глухим кашлем. – Он же денег стоит.
– Не боись, сочтёмся, – осклабился бармен.
Шандор прикинул, не выскочить ли прямо сейчас за дверь. Может, предварительно плеснув в лицо хозяину содержимым кружки – ведь наверняка у того где-нибудь под стойкой спрятан на всякий случай обрез или револьвер. Потом сыщик подумал о том, чтобы сразу после выпивки заглянуть в туалет: два пальца в рот, и пойло не успеет ещё толком начать действовать.
В этот миг в одной из ближних кабинок вдруг возвысившийся на несколько тонов голос рявкнул:
– Да плевал я на его претенжии! Дело шделано, пушкай платит!
Шандор повертел в руках пододвинутую к нему барменом кружку с «лекарством». Старик слева завёл свою волынку о том, как «в его-то времена моряки…» Сыщик поддакивал ему, периодически вставляя слово-другое, и радуясь возможности оттянуть знакомство с лечебным коктейлем. Шепелявый голос из кабинки снова взвился, перекрывая гомон общих разговоров:
– Парням это ждорово не понравишша! У наш не благотворительное обшештво, штоб жадарма работать!
Кто-то с силой пристукнул по столу кружкой, и раздражённый голос снова слился с неспешным гулом паба.
Шандор сделал вид, что собирается, наконец, хлебнуть, но тут же зашёлся в надрывном кашле. Тем временем из кабинки показались двое: крепкого сложения мужчина с бакенбардами, недовольно насупивший свои сросшиеся брови – и его
