Книга Межесвет - Юлия Федорченко

Глава 8

(Ланн)

Лиандри держала его за плечи, время от времени поднося зажженную папиросу к его губам. Парня хватало лишь на то, чтобы втягивать в легкие и выдыхать дым, пока его разум непрерывно галлюцинировал. Он периодически норовил скользнуть по стене сарая и завалиться вбок, но ведьма пресекала эти попытки, каждый раз возвращая его в прежнее положение. Его глаза закатились под веки, руки и ноги конвульсивно подергивались, будто он желал освободиться от видений, наводнивших его сознание, в то время как его рот был приоткрыт и растянут в улыбке. Ланн отвернулся от этого безобразного зрелища, обратив свой взгляд на мрачное свинцовое небо: в его глазах Лиандри не делала ничего предосудительного или граничащего с преступлением, он просто не мог понять, что за удовольствие она в этом находит. Когда вдалеке замаячил замок из серого камня, а в долине под ним — небольшое селение, ульцескор попросил ведьму только об одном: никого не убивать. Это означало, что Лиандри не сможет уединиться с крестьянином в темном уголке и позволить страсти, так долго не имевшей выхода, обрести свободу. Соитие со Снежной Ведьмой сулило блаженство, а сразу за этим — холодную смерть.

Когда папироса догорела до основания, Лиандри бросила ее на землю и затушила каблуком. Парень застонал, простер руку и принялся шарить в пространстве перед собой, словно пытался ухватить что-то незримое. Ведьма бережно опустила его руку, переплела свои пальцы с его, а косматую голову склонила себе на грудь.

Над топями, раскинувшимися неподалеку от деревни, поднимался густой светящийся туман. Здешний лорд, тот самый Логан Келлер, к которому Ланн явился с письмом, заработал огромное состояние на продаже триофена, болотного газа, использовавшегося в дорогих лампах. Большие концентрации газа были губительны для человеческого организма, и крестьяне, работавшие на болотах, пользовались специальными двухслойными масками для лица; средствами защиты располагали в основном мужчины, и в дни, когда ветер с болот дул в сторону деревни, их семьи просиживали в подвалах. Бледные Воды — так назывались эти опасные топи. Триофен обладал тускло-серым цветом, как и поросшие растительностью холмы, которые его вырабатывали, но с помощью красителей ему придавали необходимую яркость. Лампы с триофеном работали по несколько лет безо всякой внешней подпитки, пусть и не давали тепла. Логан Келлер торговал светом — и необычайно в этом преуспел.

Благодаря покровительству Вираго Ланн не был стеснен в средствах и приобрел две маски сразу по приезде в деревню. Приспособление состояло из плотной металлической сетки и тканевого фильтра и крепилось к голове за счет широкого кожаного ремня. В маске было тяжело дышать и еще тяжелее — разговаривать, поэтому Ланн почти все время молчал. Памятуя о предупреждении Лайи-Элейны, он не снимал маску, даже когда уличные сорванцы громко смеялись и тыкали в него пальцами, а каждый прохожий считал своим долгом сообщить, что сейчас никакой опасности для здоровья нет. Маска служила отличным прикрытием, и Ланн собирался этим пользоваться, пока не встретится с самим лордом. Никто не осмеливался заставить чужеземца показать лицо, и не только оттого, что Ланн был высоким и крепким и носил голый меч на бедре: ведь его спутницей была ведьма в алой накидке с тройной луной, девушка, дарующая грезы. Спустя несколько дней, проведенных в деревне, Лиандри успела завоевать небывалую популярность и добиться всеобщего поклонения. Ее чтили как божество. Она предлагала магию задаром, без обязательств, налево и направо раздавала колдовство, черпая силу из мирового источника, Тени, имя которой — Мана. Когда Ланн попросил ее прекратить вводить крестьян в делирий, Снежная Ведьма изобразила искреннее удивление и осведомилась о причине его недовольства.

— Эти образы выжигают души, — ответил ульцескор, ослабив ремень на затылке. Он вспомнил ласковые руки Летиции, ее горячие поцелуи, прохладу пурпурных волн, омывавших тело, и то ощущение, которого ему никогда не испытать в реальности, разве что перед самой смертью: полный, ничем не омраченный покой, смирение с тем, что случилось, и тем, что уже не произойдет. — Они заставляют людей желать невозможного, мучиться иллюзиями, которые никогда не воплотятся в жизнь. И тоска, вызванная разгулом фантазии, будет усиливаться день за днем, пока не сведет их в могилу. Это как болезнь, и она неизлечима.

— Значит, я убиваю их? Делаю то, о чем ты меня предупреждал?

Ланн кивнул. Ему было жаль лишать Лиандри маленьких радостей, и он надеялся, что запасы дурмана иссякнут прежде, чем он решится начать этот разговор. Но в скором времени ульцескор намеревался нанести визит Келлеру, а пестрый мешочек не становился тоньше, как ни посмотри. Снежная Ведьма была настолько красива, что могла вызвать переполох во дворце одним своим появлением, без помощи наркотических веществ.

Лиандри подняла руку к его лицу.

— Ты чудной, — мягко произнесла она. — В тебе есть что-то особенное, какая-то могучая сила, определяющая твои слова и поступки. Как тонкий луч маяка, пронзающий тьму. — Ведьма вздохнула. — Эти бедняги, я имею в виду здешних крестьян, до моего прихода жили лишь повседневными заботами. Не потому, что им запрещали мечтать, просто они не знали, как это делается. Понимаешь?

— А о чем мечтаешь ты?

Она издала короткий смешок.

— Может быть, стать богиней? — весело предположила Лиандри.

— Ты и так богиня. В глазах человека. — Ланн немного помедлил, раздумывая, но все-таки решился задать волнующий его вопрос: — Вы умираете? Ты и Шайна.

— Я не знаю, — честно ответила ведьма. — По моим подсчетам, я еще достаточно молода. Ты видишь на этом лице морщины, ульцескор? — Она положила руки ему на плечи и встала на цыпочки. В равномерном свете лампы ее кожа была ровной и гладкой, как у девочки. — Иногда, смотрясь в зеркало, я вижу уродство: искривленные черты, сломанный нос, изрытые язвами губы и две свисающие дуги плоти вместо щек. Но это не пугает меня.

— Потому что это иллюзия?

Лиандри пожала плечами.

— Возможно, это и есть истинная я.

Ланн добился своего — ведьма перестала делиться с крестьянами колдовскими дарами, но они все равно провожали ее жадными взглядами, втайне недоумевая, почему Госпожа Грез лишила их своей милости. Теперь Лиандри проводила вечера в одиночестве, и ульцескор остерегался заходить в ее спальню, насквозь провонявшую наркотиком. Они проживали в одном из самых новых и добротных домов в деревне, и после их отъезда