Калинин стоит спиной ко мне, смотря в окно, и разговаривает по телефону. Его пальто небрежно брошено на диван, на журнальном столике какие-то бумаги и ноутбук. Рассматриваю все, застывая посреди комнаты. Мирон становится позади меня, словно я собираюсь бежать. Мы молчим в ожидании, когда Калинин договорит и обратит на нас внимание.
— Поверьте, если я войду в ваше положение, вам не понравится! — Вздрагиваю, когда Роман повышает голос на собеседника, и сглатываю, когда он медленно поворачивается. — Решайте проблему, пока я даю вам шанс, — отрезает и сбрасывает звонок, заглядывает мне в глаза. Не выдерживаю, отвожу взгляд.
— Мирон, оставь нас, — отдает четкий приказ, и мужчина позади меня тут же ретируется.
Пытаюсь собраться с мыслями, стягиваю с себя куртку, поправляю волосы, а Роман продолжает молча меня рассматривать, склоняя голову.
— Роман… — пытаюсь объясниться, но он вытягивает руку, призывая молчать, и вновь отвечает на звонок.
— Да, — холодно произносит, с минуту слушая, что ему говорят. — Нет, Валерия, меня не будет ближайшие несколько часов. Реши эту проблему самостоятельно! — отключается и со звоном кидает свой телефон на стеклянный стол. — Что происходит? — сдержанно спрашивает он.
— Я не знаю… Точнее, не понимаю… — качаю головой. Отступаю, когда мужчина идет на меня. Он снимает пиджак, кидая его на диван, а я покрываюсь мурашками и ежусь. Холодно. С ним очень холодно. А так быть не должно.
— Может, чаю? — предлагаю я, ища повод избежать его близости. Не дожидаясь ответа, разворачиваюсь и почти убегаю в сторону кухни.
Ахаю, когда сильная мужская рука ловит меня, резко останавливая. Одновременно кидает и в жар, и в холод, когда он всем телом прижимает меня к стене, ставит руки по обе стороны от моей головы, отрезая пути к отступлению. Закрываю глаза, судорожно глотая воздух.
— Чего ты боишься? — вкрадчиво спрашивает Роман, а я дрожать начинаю только от его тембра голоса. Качаю головой, сглатываю ком в горле, не в силах сказать и слова. — Елизавета, — походит на хриплый шепот, наклоняется и глубоко вдыхает у моего виска. Ноги подкашиваются от его близости и запаха. Роман перехватывает мой подбородок, вынуждая запрокинуть голову и смотреть в глаза. Страшно и одновременно сводит внутри, сладко тянет от тяжести его тела.
Мамочки…
— Отвечай, — голос совсем не холодный и бездушный, как раньше, а бархатный, сиплый, вибрирующий, и я пьянею от этого напора. Калинин требует ответов, ведет губами по моему виску, ниже, по щекам, тянется к губам. Одно прикосновение, и отстраняется. — Чего ты боишься, Елизавета? — настойчиво повторяет вопрос.
— Всего, — на выдохе произношу я. — Все очень быстро, я не готова.
— А я не готов ждать, — произносит мне в губы и целует. Не нежно, как раньше, грубо, агрессивно, больно, насилуя мои губы, словно наказывает за мою растерянность. Лишает дыхания, углубляя поцелуй, сжимает подбородок, не позволяя вырваться. Страшно признаться самой себе, но мне нравится. Это эмоции с его стороны. Впервые такие яркие эмоции. Меня словно лихорадит от этой грубой близости, хочется ответить ему тем же, но Роман не позволяет.
Калинин останавливается, только когда я не выдерживаю и всхлипываю ему в губы.
— Весь твой страх – это напускное, следствие, а мне нужна причина, — произносит он и прикасается к моим волосам, пропуская их через пальцы, смотрит на мои губы, которые покалывают от его поцелуя.
— У меня никогда не было отношений… Нет, — нервно усмехаюсь, пытаясь объяснить. — Нет, я мечтала о замужестве, о детях, но…
— Что «но»?
— Очень быстро, я пока не готова, ты словно лишаешь меня свободы и права выбора, — наконец выдаю правильную мысль.
— Все верно, — холодно усмехается, не отрицая. — Мужчина априори забирает свободу и выбор у женщины. Он помещает ее в свой мир, где дает то, что считает нужным. Но так, чтобы женщина ни в чем не нуждалась. Женщина, которая идет за мужчиной и покоряется ему, не является просто красивым дополнением. Она имеет много власти, если умеет грамотно ей распоряжаться.
Молчу, кусая губы, чувствуя, как его рука скользит по моей щеке, скулам, немного шершавые пальцы надавливают на губы, словно изучая их. Это все красивые слова, значения которых мне еще не удалось испытать.
— Признаю, что слишком давлю. Я так живу. Всегда. В бешеном темпе. Промедление означает потерю времени. Времени, которого у меня нет. Попробуй поймать мой ритм, и я дам тебе все, что ты хочешь. Дом, самореализацию, семью, статус, возможности, путешествия – все, что хочешь взамен на твое «да».
От его прикосновений пробирает дрожь. Хочу закрыть глаза, чтобы почувствовать момент, но не могу, потому что его холодные, стальные, бездонные глаза не отпускают.
— Поехали! — вдруг предлагает он. Отпускает меня и быстро надевает пиджак.
— Куда? — так и стою, прислонившись к стене. Тело не слушается. Калинин, определённо, меня волнует, но не чувствую, чтобы я так же его волновала. В нем читается расчет или жизнь по правилам. По правилам бизнеса.
— Если я правильно понял, ты хочешь моего вскрытия. Тебе недостаточно материальных знаков внимания.
— Да, — киваю, он все понимает.
— Поэтому одевайся и поехали.
Еще подрагиваю от волны эмоций, натягиваю куртку. Роман берет телефон, несколько минут смотрит на дисплей, а потом отключает его, вновь швыряя на стол. Надеюсь, его айфон противоударный, иначе он уже сломан. Хотя такие люди не обращают внимания на подобные вещи.
Мы куда-то едем в полной тишине. На этот раз нас везет не водитель, а сам Мирон, кем бы он ни являлся. Роман всю дорогу смотрит вперед на дорогу. Становится тревожно, когда мы выезжаем за город, оглядываюсь на мужчину.
— Мы уже рядом, — комментирует он. Киваю. В этом плане я ему доверяю. Хотел бы он сделать со мной что-то плохое, уже сделал бы. Машина останавливается возле огромных кованых ворот на кладбище. Округляю глаза, не понимая, что происходит. Роман выходит из машины, открывает для меня дверь, подает руку и вытягивает за собой. Медлю.
— Зачем мы здесь?
— Не бойся, пошли, — тянет за собой. Иду. Сама сильнее стискивая его ладонь. Я боюсь таких мест. Мой отец умер шесть лет назад, после похорон я ни разу не была на его могиле. Не могу… тяжело понимать, что твой самый родной человечек – в земле, и вокруг тысячи смертей и горя.
На входе продают живые и искусственные цветы. Роман покупает большой букет бордовых роз. И ведет меня вперед по аллее. Стараюсь не смотреть по сторонам, опускаю взгляд вниз на жухлую листву.
Мы останавливаемся возле огромного памятника, на котором изображена женщина лет пятидесяти. Милая, утонченная, задумчивая, смотрит куда-то вдаль. Такой профессиональный портрет, у женщины живые глаза, словно вот-вот вздохнет и заморгает ресницами.
Роман отпускает меня и раскладывает цветы на мраморную плиту. Он дергает ворот пальто, поднимая его выше.
