ненамного старше меня, с кудрявой прядью из-под платка и свето-карими глазами, смотревшими с весёлой смешинкой.
— Москвичка, а что, нельзя?
— Можно, конечно, можно. Я тоже москвичка. — Испугавшись, что девушка сейчас уйдёт, я заторопилась: — Ты откуда?
— С Пресни, а ты?
— А я с Заставы Ильича.
— Рогожской, значит, — назвала девушка старое название, — у меня там тётка живет, Агафья Поликарповна. Ох и злющая.
Она говорила по-московски, с упором на букву «а», и для меня её речь звучала музыкой кривых московских улочек с зелёными двориками и рубиновыми звёздами на башнях Кремля. Повеяло до боли родным, далёким и оттого ещё более любимым. Мне изо всех сил захотелось обнять девушку, чтобы хоть на миг прикоснуться к частичке моей Москвы. Но вместо этого я заплакала.
Девушка оторопела:
— Ты чего? Случилось что?
— По Москве соскучилась. — Я смахнула слёзы ледяной варежкой. — Ты для меня сейчас как сестра, понимаешь?
Девушка кивнула:
— Ясно дело. Я когда уезжала, тоже ревела белугой, а теперь привыкла. Да и девчата у нас в отряде весёлые. А ты здесь в эвакуации устроилась? Смотрю, пирожки жуёшь. Видать, живёшь — не тужишь. Одна здесь или с роднёй?
Лучше бы она не спрашивала! Я почувствовала, как на меня снова навалилась моя неприкаянность, и, хотя не любила жаловаться, вдруг выложила ей всю свою нехитрую историю.
— А ведь знаешь, я могу тебе помочь, — задумчиво протянула Вика — мы познакомились в процессе разговора, — если ты, конечно, тяжёлой работы не боишься.
— Боюсь работы? — Я даже захлебнулась от избытка чувств, опасаясь, что Вика передумает и сочтёт меня слишком слабой. — Да я с утра до вечера лопатой на железной дороге ворочаю! Я знаешь какая выносливая!
— Это хорошо. А то работа у нас, понимаешь, особая, не каждая девушка выдерживает. Буквально вчера одна испугалась трудностей, вот место и освободилось. Если твёрдо уверена, что не передумаешь, то пойдём со мной.
* * *
В жарко натопленной теплушке на нарах в углу сидел пожилой капитан в тулупе и грелся кипятком из помятой жестяной кружки. Из-под поднятого до ушей воротника виднелись запавшие щёки и лихорадочно блестевшие глаза.
— Опять трясёт, товарищ капитан? — сочувственно спросила Вика, когда пожилой усатый солдат впустил нас в теплушку.
Капитан сделал большой глоток и откашлялся.
— Замучила малярия проклятая. На Халхин-Голе подхватил в тридцать девятом. — Он искоса посмотрел на Вику: — Говори, Ковалёва, зачем пришла, не тяни.
— Новенькую привела, товарищ капитан. Москвичка. Мать под бомбёжкой погибла, отец на фронте, а она сама от поезда отстала и податься некуда, — на одном дыхании отрапортовала Вика то, что я чуть не час рассказывала ей со слезами и хлюпаньем носом. — Она сейчас на железной дороге работает, но может завтра взять расчёт.
— Погоди, Ковалёва, не тарахти — у барышни самой язык есть. — Капитан несколько раз глубоко вздохнул и расслабил ворот. — Уф, вроде отпускать начало. — Он поставил чашку на пол и оперся одной рукой на скатку шинели вместо подушки. — Ты хоть знаешь, куда просишься?
Я пожала плечами и неуверенно сказала:
— В армию. Эшелон-то военный. У меня нормы ГТО сданы, и секреты хранить умею. Надо будет, я с парашютом прыгну.
Тут я вспомнила, что боюсь бомбёжек, и замолчала.
От моего ответа капитан почему-то развеселился, и возле скул на его бледных щеках появились розоватые тени.
— Как звать-то тебя?
Я вытянула руки по швам и твёрдым голосом отрапортовала:
— Ульяна Николаевна Евграфова, товарищ капитан.
— Скажи-ка мне, Ульяна Николаевна, кто у солдат в окопах, кроме фашистов, главный враг?
Я растерялась. Капитан что, за дурочку меня принимает? Вика рядом сдержанно хихикнула, а я поняла, что она уже проходила подобную проверку на сообразительность. Это меня приободрило, и я уверенно выпалила:
— Предатели и враги народа.
— По ответу вижу, что закалка у тебя, товарищ Евграфова, комсомольская, но только главные враги солдата в окопах — блохи и вши.
Капитан прикоснулся ко лбу кончиками пальцев и попросил пожилого солдата, который возле буржуйки колол щепу на растопку:
— Василич, подай полотенце, прошёл приступ.
Пока я переваривала слова о вшах и блохах, он обтёр лицо полотенцем и скинул тулуп, оказавшись стройным и сухощавым.
— Так вот, наш отряд борется с блохами и прочей нечистью, которая разносит инфекцию и убивает солдат не хуже, а порой и лучше вражеской пули. Поняла?
Я ничего не поняла и честно призналась:
— Нет.
— А что, тебе подруга не сказала, на какую работу тебя подряжает?
— Времени не было, товарищ капитан, — встряла Вика и лукаво польстила: — Лучше вас всё равно никто не расскажет.
Капитан хлопнул ладонью по коленке, словно поставил гербовую печать:
— В общем, у нас полевой прачечный отряд: сокращённо ППО. Пойдёшь вольнонаёмной прачкой, оклад сто десять рублей в месяц плюс бесплатный кошт. Ну, и приоденем по мере надобности. Правда, обмундирование выдадим б/у — бывшее в употреблении. Не новое, значит. Норма стирки — восемьдесят пар белья в день. Пара, чтоб ты знала, — это гимнастёрка и кальсоны. Да плюс к нагрузке стирка бинтов из медсанбатов, они сверх нормы, сколько привезут: хоть десять мешков, хоть пятьдесят. Никто не отходит от корыта, пока не перестирает. Иной раз и спать приходится вповалку, на мешках, и есть кое-как, чем Бог послал. И ещё. Ответь-ка мне, ты знаешь, что такое электричество?
Ещё бы не знать! По физике мне учителя всегда выводили твёрдую пятёрку. Я приободрилась:
— Электричество — это совокупность явлений, обусловленных взаимодействием…
Капитан не дал мне закончить:
— Забудь про него. — Он усмехнулся: — Бельё кипятим на кострах, стиральные аппараты крутим вручную, живём в землянках при коптилках, воду таскаем вёдрами из реки и там же полощем бельё — хоть жара сто градусов, хоть лютый мороз, хоть дождь, хоть камни с неба — норма не меняется. Ну как? Согласна?
Капитан так ясно обрисовал неизвестную мне сторону фронтовой жизни, что я внезапно представила своего папу в окопах под Москвой, измученного, завшивленного, в грязной гимнастёрке, которую не меняли много месяцев. Прежде я никогда не задумывалась, чьи руки обстирывают огромную армию, неделями не выходящую из боёв, не имеющую возможности нормально помыться и побриться. Я вспомнила, как мама крахмалила папе воротнички на рубашке и тщательно отглаживала брюки и как приятно пахло морозцем свежее бельё на моей кровати.
Ожидая ответ, капитан выразительно посмотрел на Вику: мол, кого ты привела?
А я словно очнулась и горячо сказала:
— Конечно, согласна. Вот увидите, я вас не подведу!
— Ну и славно, — прикрыв глаза, с усталым видом подвёл итог капитан. — Завтра с утра иди к писарю, оформляй документы.
